Владей вскочил на ноги, бегом бросился вокруг бани, чертя по земле круг закруглённым концом меча через натоптанную сотнями дней дорожку на репище, через заросшую травой межу, через давным-давно засохшие кусочки навоза, оставшиеся ещё с прошлой весны, когда он вывозил навоз на репище и в поле. Замкнул круг поднялся во весь рост, загораживая собой дверь, за которой прерывисто стонала и дышала жена.
Поди прочь! рявкнул он, прибавляя на всякий случай матом, и прочертил перед собой круг мечом. В ответ раздался короткий утробный рык, а следом за ним глухой рокот в тучах.
Нечай не знал и не хотел знать, что за нечисть тут пожаловала за его ещё не родившимся сыном (а хотелось, ах как хотелось верить, что будет сын!). Волосы на голове встали дыбом, вой почти ощущал, как приподымается кожаный шелом, как течёт по спине холодный пот. Сейчас он уже не завидовал своим товарищам, которые на охоте гоняют зверя. Сейчас он был нужен здесь.
Жена за спиной пронзительно закричала, перекрывая успокаивающее бормотание повитухи, от детинца (Нечай жил невдалеке от княжьей крепости) долетел дикий крик. Так кричат убиваемые кони, Нечай помнил это около детинца тоже происходило что-то непонятное, страшное. И почти тут же сверкнула молния, грянул гром, а следом раздался жалобный скулёж Того, кто сейчас невидимый стоял за прочерченным кругом.
Третий крик Воибуды полоснул по ушам, и сразу же от детинца донёсся могучий рык, словно нападал зубр альбо медведь. Молния ослепила белой вспышкой, гром грянул ещё сильнее, чем прежде, и с ним слился, стал почти неслышным истошный вопль убегающей нечисти. И сразу же после этого хлынул дождь. А из бани послышался тонкий захлёбывающийся детский крик.
Нечай устало сел на завалинку, не заботясь о том, что садится прямо в грязь. Ноги не держали, в коленях стояла противная дрожкая слабость.
Из двери выглянула простоволосая (потому что косы во время родов тоже надо расплетать) женская голова. Потемнелая от прожитых лет кожа с коричневыми пятнами и морщинами, тонкий острый нос и блёклые глаза, когда-то голубые, а сейчас почти что и водянисто-прозрачные.
Ярина.
Повитуха несколько мгновений смотрела на Нечая, потом вдруг расплылась в улыбке (при этом стало хорошо видно, что у неё не хватает многих зубов).
А хорош молодец, хорош. Глянь-ка, не забоялся никого, и жену оборонил Ступай-ка сына прими, да жену поцелуй.
Сын!
Вокруг плоского камня на площади перед княжьим двором горели костры пять костров, сложенных из толстых коротких брёвен, невесть откуда челядью притащенных, а с княжьего двора уже вели на верёвке белого барана. Чуя недоброе, он брыкался и пытался вырваться, тряс курчавой шерстью, ронял на сложенную из толстых дубовых плах мостовую мелкий чёрный горох и жалобно блеял.
Когда-то давно (не в Рогволожи ли времена?) здесь, на слиянии Полоты и Двины, было святилище. Когда Владимир с Добрыней жгли город (старики рассказывали, что прошло с той поры больше полувека а мало кто и выжил-то в Полоцке той порой!) сгорело и святилище. А Брячислав, когда восстанавливал город, новое святилище построить не решился. Да и крещён был полоцкий князь. Так и остался посреди детинца полоцкого плоский камень, к которому в праздничные дни (да ещё в голодные или засушливые годы) полочане несли дары богами и предкам.
Видимо, дреговский волхв об этом знал, потому и выбрал именно этот камень.
Барана подвели к Славимиру. Владей вдруг поразился тому, как преобразился волхв теперь глядя на него, уже нельзя было предположить, что это древний старик, теперь около плоского камня стоял рослый и могучий старец, почти воин, и обрядовый каменный нож в его руке поневоле казался мечом. Стремительно мелькнул нож, рванулась из горла барана кровь, наполняя в заботливо подставленное челядином серебряное чернёное блюдо. Челядин с натугой поднял наполненное жертвенной кровью блюдо, и Славимир, приняв его, легко выплеснул кровь с крутого берега в Полоту.
Вам, предки, навьи да берегини, сказал он негромко, но так, что слышали все собравшиеся на площади люди, и небо в свинцовых тучах отозвалось на его слова сдержанным рокотом.
А со двора вели уже на цепях любимого княжьего коня, белого, без единого пятнышка такие кони влекут по небу колесницу Солнца, каждый день везут Дажьбога с востока на запад. Почуяв кровь, жеребец захрапел, раздувая ноздри, рванулся, конюхи едва не оплошали, но удержали-таки, напрягая все силы. Тут уж волхв не стал вступать, коротко кивнул Владею, и вой, мгновенно поняв, что от него требуется, обнажил меч. Тускло блеснуло над огнём железо, и конь вновь шарахнулся, поливая землю кровью из отворённой яремной жилы. В этот раз кровь не собирали в землю должна уйти.