А Геннадий Дмитриевич думал о том, что совсем об отце, о его жизни не знал он ничего. Не знал и не узнает никогда о том, как сошелся старик с этой молодайкой. Да, собственно, зачем ему всё это, удивлялся он про себя. Отчего соседу все слова отцовские помнить, а будто знал, что пригодится ему всё это рассказать.
А вообще-то отец твой мужик был мировой, уважал его народ. Очень уважал продолжал Петро.
А было так: «После болезни повадился он, Дмитрий Петрович, ходить к соседям, к старикам учителям, где эта НаталЯ жила. И однажды застал он у стариков Наталью одну. Вошёл, когда она пол мыла босиком. В коротком розовом платьице. Наталья не разогнулась, думала, может кто из хозяев, выпячивая всю «фигуру» свою. Когда заметила, пружинно выпрямилась, тряпка в одной руке, другой лицо отерла и платьишко стала одергивать. В шейный вырез сунула палец и кверху материю потянула, но глубокую ложбинку, розоватую не прикрыла. Сильнее надулось на груди, на боках кругло натянулось платье. Засовестилась.
Чего же ты, Петрович, молчком?
В платье этом, ну прямо девочка молоденькая, и краска в лице от растерянности.
Проходи уж, проходи, потом подотру, пригласила она, когда Дмитрий Петрович за дверную ручку взялся выходить. посиди со мной, поговори. Аль тоже боишься? И засмеялась. Не бойся! Давай-ка лучше сигаретку выкурим, пока моих хозяев нету. При них-то прячусь, бабка не любит. Она у меня совсем обезручела, сокрушалась Наталья, как о родной, Вчера уж и парила её в баньке, и жиром растирала, а сегодня уехали вот в город в больницу; добрая она, всё: доченька да доченька
Так-то и будешь по чужим домам всю жизнь? спросил Дмитрий Петрович. Он осторожно прошёл от порога и присел на подставленную Натальей табуретку, которую та предварительно отерла.
А чего мне? Наталья присела напротив Дмитрия Петровича на сундук у порога. Птица вольная
Сорока вон тоже вольная птица
По мне лучше уж сорокой. Сосед твой всё синичек ловит по рублю за штуку продаёт, на бутылку набирает, а сорок-то не ловят и не продают!
А как же ты всё ж без мужика в такой поре живешь, Наталья?
Почто это так думаешь? Вон в Юрдуре, да хоть в Изи-уреме спроси, каждая собака, и та знает про моих мужиков.
Я про другое. Дмитрий Петрович сидел, опершись на свою палку. На улице чего не наговорят. Слышал даже, будто ты в магазине недостачу сделала.
Почему это будто? Айда продавщицам тащи сколько влезет, обсчитывай, а другим нельзя? обозлились вот и наговаривают.
Да брось ты на себя наговаривать. И чего сплетни собираешь
Я чего пришёл. Вот ты приходишь убирать Что тебе у стариков то делать, и к ним также можешь приходить. Шла бы ты ко мне жить? Не всё ли равно тебе где? У меня свободно.
Наталья поморгала недоумевающе. Почему-то все огладывать начала в комнате, взглядом чтобы не встретиться с Дмитрием Петровичем. Такой оборот дела прямо огорошил её.
Как же мне тебя понимать. Петрович? Я к тебе по-простому. Можно сказать, а ты вон как поворачиваешь. Что же ты, в полюбовницы надумал взять? тут уж совсем разозлилась. А вдруг не справишься?
Да как у тебя язык поворачивается, Наталья? зашипел Петрович видать полюбил я тебя.
Да за что? Наталья только рукой махнула: дескать уйди. Петрович ушел. А она проплакала весь день.
Но когда приехали из города старики учителя на другой же день пришел. Сели за стол, и объявил, что просит он Наталью Никитичну выйти за него замуж. Когда он осторожно, нога-то у него не гнется, вел её по улице к своему дому, все соседи высыпали на улицу. И стыдно, и горько, и радостно было Наталье. Она поднялась быстро. Хозяйкой оказалась умелой, а с работы Дмитрий Петрович её рассчитал. Стали они жить на его заработки: он печником так и работал по деревням. Да и в колхозе везде на фермах печи перекладывал и так далее.
Соседи судили, рядили, её осуждали. Его жалели, словом, по-соседски перемывали им косточки. Ах как она не соглашалась, уговаривала, но Дмитрий Петрович все-таки настоял на своём, и они сходили в ЗАГС, в район, купили кольца, созвали соседей и праздновали свадьбу настоящую.
И пили соседи вино, и кричали горько, а они улыбались и целовались.
Она любила слушать его тихие слова, уложив голову на его плечо, когда они весенними вечерами после дневной работы сидели на крыльце. Днем они обшивали заново дом.