Учитывая снабжение продуктами во времена цветущего социализма, сельское народонаселение, да и городское тоже, с нетерпением ожидает очередных бомб, начинённых сахаром и солью, с надеждой высматривая вражеские самолёты. А самолёты перестают летать, поезда не идут — топливо превращается в рапсовое масло. Вся связь летит к черту, война на расстоянии становится невозможной, враждебные армии волей-неволей сближаются для решительной битвы. Место битвы я тоже придумала — пинские болота, и тоже не представляю, почему именно пинские.
Всякое огнестрельное оружие перестаёт действовать, ибо порох, изобретённый весьма давно, превращается в мелко молотый перец или в кофе. Продуктами питания я оперировала по той простой причине, что твёрдо была уверена — уж они-то не взорвутся. Начинается война ручным оружием, солдаты срывают сабли и алебарды в музеях, отбирают у мальчишек рогатки; резинки для трусов достать невозможно, ни у кого не осталось подтяжек — все пошло на вооружение. Короче, вселенский вопль и скрежет зубовный. Связные добираются до места исключительно на лошадях, на велосипедах и на роликах, то и дело увязая в болотах и топях.
Все это в конце концов становится совершенно невыносимым, и власти двух противоборствующих сторон начинают думать. Исход поединка следует решить самым простым и доступным способом, без помощи техники, а посему с каждой стороны выделяют по три человека: один — главнокомандующий армией, второй — действующий президент или партийный секретарь, а третий — простой человек с улицы. Встретятся они накоротке и устроят мордобой. Какая сторона победит, та и будет править миром. Выигрываем, естественно, мы. Два — один в нашу пользу.
Как видно из рассказанного, я не угадала. Не пришло мне в голову, что переломным моментом окажется берлинская стена…
Мой прелестный роман так и не был написан из-за отсутствия этого «маленького с дном», но я долго не теряла надежды, и мне удалось заразить идеей «маленького с дном» порядочное число людей. В том числе и себя.
В покер, а чаще все-таки в бридж, я играла в клубе пожарной охраны на Хлодной. Заведовал клубом приятель Павла, тоже заядлый любитель лошадей, некто Весек. По профессии он был культпросветработником, и, честно говоря, весьма сомневаюсь, видела ли я когда-нибудь в клубе хоть одного пожарного. Зато там стоял рояль. Приступы печени у меня тогда ещё продолжались, а помогало от них лежание на животе — единственная поза, в какой удавалось это паскудство перетерпеть. Иногда приступ начинался за игрой, прерывать бридж в высшей мере бестактно, и я продолжала игру, растянувшись на рояле, партнёры лишь подвигали поближе к инструменту столик. Как только боль отпускала, я возвращалась в нормальную позицию.
Весек был гениальным сопровождающим. Нам случалось ездить в незнакомые места — преимущественно по Баськиным делам, Весек указывал, куда ехать, и делал это абсолютно безошибочно. Кроме того, он инспирировал успех моего сына на бегах.
Культурно-просветительную работу Весек вёл и с младшим персоналом ипподрома. От него зависели развлечения и отдых учеников, практикантов и конюшенного персонала в целом. Все подслуживались к нему, снабжая закулисной информацией, как правило, правдивой. Чего стоит такая закулисная информация, я подробно расписала в обеих «лошадиных» книгах, и здесь нет смысла повторяться. Но однажды случай выдался презабавный.
В заезде шло девять лошадей. Весек, Павел и мой сын стояли рядом. Весек мрачно изучил программу и неожиданно сообщил:
— Должны прийти четыре — шесть — восемь…
В этот момент раздался звонок — окончание ставок. Ежи бросился к единственной кассе, где не стояла очередь. Касса оказалась двухсотзлотовая.