Постепенно снижаясь, Лужин сделал круг над аэродромом, примеряясь к площадке по огням. Шуркин сказал:
О бензине помни. Заправщики нас здесь не ждут.
Лужин повел самолёт на посадку
На земле подрулили к самой комендантской будке-домику. Первый на землю спрыгнул майор Аршинкин.
Здравствуйте начальник! приветствовал он Сергея Фомича. Принимайте гостей со всех волостей! ему уже полегчало, внутренности успокоились и, пустые, больше не тревожили, даже настроение было чуть приподнятое, от облегчения после «самолетной болезни».
Сергей Фомич невесело поздоровался. Он думал о больном друге.
Из самолёта вылез директор лесхоза Загунский. Стоя на лесенке, он посмотрел по сторонам, мгновенно с его лица исчезло злое выражение.
Ух ты, богатство какое! спустившись с лесенки на землю, воскликнул он, глядя на стену стройных сосен за домиками почты и избой Сергея Фомича. Золото! Валюта в чистом виде! Ну в какой Канаде могут быть такие сосны? Жила у них тонка!
Последним на землю сошел врач Иван Григорьевич. Он шатался почему-то, как пьяный, его знобило.
Лужин разговаривал с Сергеем Фомичом:
Охраны тут нет по-прежнему?
От кого охранять-то? Комендант насмешливо смотрел на лётчика. Кто ваш самолёт сопрёт? Белки лесные что ли?
А ты прикол организовал?
Да что вы, ей-богу?! разозлился Сергей Фомич. Приколы, приколы На что они? Лес-тайга кругом как стена стоит. Птице не прорваться
Ну, вот что, комендант. О птицах ты заботься на досуге. А сейчас давай топор, верёвки будем прикол делать
Пока под крылья самолёта забивали в землю колья и крепили к ним машину, опустилась настоящая ночь. Ветер поднялся не на шутку сильный, первый пилот как будто предвидел это. Лес гудел при каждом порыве ветра. Когда уже собирались уходить в дом, ветер ворвался на взлетное поле. И словно он обрадовался этому небольшому простору. Так вертанул над всем аэродромом, что самолёт качнулся на приколе. Лужин выразительно посмотрел на Сергея Фомича
Все собрались в небольшой тесной избе.
Галя одна пригорюнясь сидела на крылечке, но, когда дождик из мелкого крапа перешёл в настоящие струи ливня, тоже забежала в избу.
Майор Аршинкин сидел у окна и спрашивал у рыжего «лесовика», директора лесхоза: «Где же мы находимся?». Загунский издевался над ним как мог: «Где находимся? хохотал он. Значит, так Москва, Центральный парк имени великого писателя Горького. Аккурат аллея чудес».
В это время черную тучу надвое рассекла ослепительная молния, через окно осветившая даже половину дома. Сразу же сухо треснул гром и загудел эхом отражаясь по всему лесу. Ветер продолжил гул леса.
Вот тебе и аллея чудес растерянно сказал Загунский. в тайге находимся, товарищ военный. В гостях у её величества тайги-матушки
Всё это ужасно, тихо промолвил майор Аршинкин. Ему снова стало плохо, засосало в пустом животе, после самолётной болезни.
Это верно, что ужасно задумчиво согласился «лесовик». Если мой «пикап» уйдет из города () без меня, будет полная труба
Радисту не понравилась теснота в домике, и он уговаривал летчиков ночевать в самолёте
Десять человек в такой тесной избёнке! Ты подумай только. Задохнуться впору. А там мы сядем в кресла, как цари!.. говорил он Лужину.
Я лучше здесь, робко возразил первый пилот, и тебе не советую ветер вон какой, не дай-то бог, что там будет
Врач Ива Григорьевич, которого всё еще знобило, давно занимался печкой. Ветер доставал и до печной трубы, даже дверка всё время открывалась, выталкивая в комнату едкий дым. Даже висячая лампочка над столом качалась и мигала. Галя Степанова забилась в уголок на лавочку возле печи и украдкой вытирала слезившиеся от дыма глаза. Она боялась, что подумают, будто она плачет Впрочем, ей действительно хотелось заплакать она чувствовала себя одинокой, беспомощной, и все эти люди вели себя так, будто она не существует вовсе Майору Аршинкину опять стало плохо, и он выбежал из дома. Вслед ему рыжий Загунский сказал: «Коренной латыш без Риги жить не может он успел познакомиться с майором еще до посадки на самолёт в аэропорту. Побежал свою Ригу искать» пытался пошутить «лесовик».
Его шутку никто не поддержал. Хихикнул только молодой радист Костя, примостившийся возле окошка и поглядывающий на самолёт, все-таки желающий уговорить первого пилота, когда стихнет ветер, чтобы ночевать на креслах «как цари».