Эта сцена самой своей неподвижностью напомнила ему момент убийства в амфитеатре — момент почти чувственного единения толпы и жертвы.
За спиной у Аттилия старуха испустила горестный вопль отчаяния. Аттилий отступил от балюстрады, повернулся к Корелии и покачал головой. Ему хотелось побыстрее уйти отсюда. Отчаянно хотелось вернуться к своей профессии, к ее насущным делам, простым и добропорядочным. Здесь он ничего не мог поделать.
Но девушка, подступив вплотную, преградила ему путь.
— Пожалуйста! — взмолилась она. — Помоги ей!
Глаза ее были синими — даже синее, чем у Сабины. Казалось, будто они вобрали в себя всю синеву залива, и даже сверкали они точно так же. Аттилий заколебался, стиснул зубы, потом повернулся и неохотно взглянул на море еще раз.
Он заставил себя осмотреть его до самого горизонта, преднамеренно отводя взгляд от рыбной загородки, потом вновь взглянул на прибрежные воды и попытался оценить картину с профессиональной точки зрения. Он увидел деревянные ворота перемычек. Железные ручки — чтобы открывать эти ворота. Металлические решетки, окружающие некоторые бассейны, — чтобы рыба не могла выпрыгнуть оттуда. Мостики. Трубы. Трубы!
Аттилий застыл, потом резко обернулся и, сощурившись, присмотрелся к склону холма. Прибой наверняка должен был проходить сквозь металлические решетки, встроенные в бетонные стены рыбных садков в подводной части стен; это делалось специально, чтобы вода в садках не застаивалась. Это Аттилий знал. Но трубы... Он склонил голову набок. Постепенно до него начало доходить, в чем тут дело. По трубам наверняка поступает пресная вода — чтобы разбавить воду в садках и сделать ее не такой соленой. Как в лагуне. В искусственной лагуне. Идеальные условия для разведения рыбы. И самая капризная, самая трудная для разведения рыба — это красная кефаль, деликатес, предназначенный лишь для самых богатых.
— В каком месте дом подсоединен к акведуку? — негромко спросил Аттилий.
Корелия покачала головой.
— Я не знаю.
«Ответвление должно быть большим, — подумал Аттилий. — Дом такой величины...»
Он присел рядом с плавательным бассейном, зачерпнул пригоршню теплой воды, попробовал ее, нахмурился, подержал на языке, словно знаток, пробующий редкое вино. Насколько Аттилий мог судить, вода была чистой. Но, опять же, — это могло и ничего не значить. Инженер попытался вспомнить, когда он в последний раз проверял сток акведука. Получалось, что лишь вчера вечером, перед тем, как отправиться спать.
— Когда передохла рыба?
Корелия вопросительно взглянула на рабыню, но та уже не замечала ничего вокруг.
— Не знаю. Кажется, часа два назад. Два часа!
Аттилий перемахнул через балюстраду на лежащую внизу террасу и решительно зашагал к берегу.
Представление, разыгранное у края воды, не оправдало ожиданий. Но чего и ждать в наши дни, верно? Амплиату все чаще казалось, что он достиг некой точки — то ли в возрасте, то ли в богатстве, — на которой возбуждение ожидания делается куда сильнее и отчетливее, чем пустота самого свершения. Крики жертвы смолкли, хлынула кровь — и что? Всего лишь еще одна смерть.
Лучшим из всего этого было начало: неспешная подготовка, а затем — продолжительный период, на протяжении которого раб просто плавал, выставив лицо над водой и стараясь не шевелиться, чтобы не привлекать внимания обитателей загородки. Очень забавно. И тем не менее на жаре время тянулось медленно, и Амплиат уже начал было думать, что всю эту затею с муренами перехвалили и что Ведий Поллион был далеко не таким стильным, как ему казалось.