Входная дверь за ними беззвучно захлопнулась, отмахнув стремительный поклон секретаря - быстроглазой, быстроногой девушки из города Мозырь. Она была в клетчатых шортах, которые ей шли, как ногам, так и лицу. У нее был муж по имени Санек, пятилетний ребенок-дзюдоист, ее звали Лира, она любила ходить в дорогие магазины. Она была смела, нервна, была отличным человеком. Враги ее (вернее, врагини-завистницы) не дремали, но пока она с ними справлялась, не замечала их. В принципе от нее можно было ждать любого поступка. Она была загадочна и неожиданна. Придется оставить ее секреты неразгаданными.
У Карбаса был автомобиль - пятилетний "Ситроен", который не слишком популярен здесь и через год-два после покупки продается задешево. Он включил зажигание, корпус машины приподнялся, и, застучав клапанами, как сказал бы усатый механик из новоприбывших, они покатили со стоянки направо - налево был тупик.
- Постукивают у тебя клапана немного. Мама тут прислала кое-чего, - сказал Давид. Перелет и встреча, смена, так сказать, пейзажа дались ему тяжело. Лицо его как бы потемнело.
- Чего? - спросил Карбас. Правый глаз у него заплыл и слезился, и Давид осторожно протянул ему носовой платок в мелкую московскую клетку.
- Там что-то, перстень вроде, золотой, не знаю. Письмо там. - Сказал Давид. - Не знал, что здесь дерутся.
- Это была не драка, сын, это было избиение, по делу, дали вот раза, хмыкнул Карбас, но улыбка не осуществилась из-за травмы челюстного сустава.
- Покажи мне его или их, завтра, да? - попросил Давид, глядя перед собой.
- Этого мне не хватало здесь, рязанских героев. Не гони тут, народный мститель, - шумнул Карбас, но видно было, что растроган.
- Осторожно, видишь, как ходят, "не чуя страны", - воскликнул Давид, показав на пешехода в сандалиях на босу ногу, который переходил дорогу перед ними, читая либеральную газету без фотографий, курил и одновременно успевал бояться жизни, мало боясь смерти.
Воздух здесь, возле каменной реки в зарослях пыльного бурьяна, которая впадала зимою в море, был как в литейном цеху, как бы из свежеотлитой стали, окунутой в глубокую шипящую воду с голубоватой пеной по краям...
- Не устал? - спросил Карбас, не поворачиваясь.
- Нет, - сказал Давид, - покажешь завтра дружков?
- А вот стоит один, смотри, Додя, - и Карбас показал большим пальцем правой руки на Константина, стоявшего на углу улицы у светофора. В руке у него была незажженная белоснежная сигарета, пиджак был расстегнут, взгляд медлительный, прозрачный, желтый, невыразительный.
Давид посмотрел на него и ничего не сказал.
- А вот и второй выезжает, - сказал Карбас.
Со двора выехала "БМВ" темно-синего цвета, за рулем которой сидел Дмитрий Вениаминович в темных очках. Костя легко кивнул ему, и тот, не отвечая, вывернул на магистраль. Тель-Авив - город небольшой, и люди одного круга могут, не желая того, встречаться в течение дня по нескольку раз. Будучи незнакомы друг с другом или, наоборот, знакомы, что в данном случае еще не имеет значения.
- И не вздумай, это страшные люди, Додя. Их с твоим самбо не возьмешь, сказал Карбас мечтательно.
- С карате, - сказал Давид.
- Ну, с карате. Это иллюзия. Их надо огнеметом, - сказал Карбас.
Давид собранно смотрел перед собой, удивляясь домам и людям на тротуарах.
Квартира Карбаса на втором этаже в сорокапятилетнем желтом доме, с довольно запущенным, хотя и зеленым двором, была похожа на его личное лицо с синяком - хорошо обставлена, уютна, с затертым самаркандским бордовым ковром у балконной двери и сказочным букетом лесных цветов и каких-то сухих стеблей и веток в металлической вазе из гильзы танкового снаряда, калибра 125 миллиметров.