Неопределенного цвета глаза так близко посажены к переносице, что кажется, будто на Вас смотрит не человек, а дуло охотничьей двустволки. Голос у него тихий, но очень отчетливый.
- Страдания посылаются не в наказание, а только для исправления сознания. Если же урок проходит в пустую, то испытание может закончиться смертью.
- Да что Вы, Борис Соломонович! - В первый раз женщина возразила мужчине, до этого она целый час сидела и слушала.
- Я помню Крым в двадцатом году. Мне тогда и было-то всего ничего, но сколько еще после эвакуации Врангеля гремели расстрелы... Потопленные баржи с оставшимися офицерами... И слухи, слухи, похожие на яд. - говоря это, женщина свела свой голос до змеиного шепота.
- Анна Сергеевна, вы затрагиваете социальный аспект проблемы, я же имел в виду то, что существует всегда. Больные глаза наркомана только повод для беседы о качестве наркотика, если только сам наркоман не наш родственник или хороший знакомый, но ведь и испытание смертью не является последним этапом, это всего лишь начало, только другое, невидимое. Последняя часть цепи является и первым её звеном. Так будет. Сильно переживающий утрату мешает эмпирической инициативе духа. Магнетическая система человека действует в режиме тонких вибраций. Чем более индивид духовен, тем труднее душе, покинувшей тело, открепиться от живого источника. Негры на похоронах поют и пляшут и таким образом прерывают естественную скорбь. Они нейтрализуют нематериальные связи. Надо смеяться сквозь слезы, тогда душе будет не так тяжело расставаться с тем, кого она любила на земле. Кстати, вы когда уезжаете? - спросил мужчина, неожиданно прервав разговор.
- Точно не знаю, но думаю в конце февраля. Если конечно немцы... она запнулась, переведя на него полувопросительный взгляд.
Вдруг женщина перешла на шепот.
- Москва падет ... Как Париж... Что мы увидим? Колонны тевтонов на любимых улицах?
- Да, да, именно любимых, - тяжело вздохнув, как бы про себя произнес Борис Соломонович.
- Любовь, Любовь. Снова это страшное слово. Между прочим, кроме Парижа есть еще Варшава и Прага. Но я хочу Вас успокоить, город они не возьмут.
После этих слов и некоторой паузы молодая женщина снова заговорила.
- Вчера я слушала Берлин. У мужа есть радиоприемник, ему разрешили. И они говорят, они говорят, что рассматривают в морские бинокли наши окраины.
- Знаешь, они прежде всего люди, а уже потом воины и насильники. Люди хвастаются и лгут. Даже если это и правда, даже если они рассматривают в бинокль красные башни Кремля, все равно они проиграют.
- Но почему же они так сильны?
- Конечно сильны. Вот именно поэтому-то и проиграют.
Женщина рассеянно оглядела стол и поправила челку.
- Мне кажется, что нас всех еще ждет множество испытаний, трагедия в самом начале. - сказала она.
- Да, конечно, испытания. Их будет много, но время идет очень быстро, а жизнь человека проходит, и не остается от неё на земле почти никакого следа, и только избранные заслуживают место в пантеоне бессмертия.
Взгляд мужчины сделался неподвижным как будто стеклянным.
- Борис Соломонович, я вижу Вас в пантеоне бессмертия, - с улыбкой проговорила женщина и встала из-за стола. Она подошла к буфету, вынула из него бутылку вина и две рюмки. - Эту бутылку я купила в Тбилиси в прошлом году. Вы не представляете, какой это красивый город. В мае там все цвело, можно было задохнуться от воздуха.
Мужчина развернул бутылку этикеткой к себе, затем поднял её вверх и посмотрел на свет. Женщина протянула ему длинную змейку штопора.
- Прекрасно, - отметил Борис Соломонович, отпивая из рюмки вино.
- Говорят, что виноград разминается ногами.
- Да, это так, я даже видела, как это происходит. Давильщик стоит в деревянном корыте и как будто бежит на месте. Но так делают вино в деревнях.
- Сквозь красный сумрак этой бутылки я вижу волосатую ногу горца. Знаете.