Маркуша был бездетным одиноким человеком, давно уже на пенсии. Он любил поговорить, поэтому в шахматном клубе проводил большую часть своего времени.
Маркуша читал все произведения старика, у него не было языческого преклонения перед словом, поэтому он часто позволял себе говорить такое о книгах своего партнера по шахматам, что другой давно на месте старика с ним бы уже не разговаривал.
Но старику такие разговоры, похоже, даже нравились больше, чем простые восхваления, кто удивлялся уже одному тому, что именно этот человек вот он, живой написал эту книгу.
* * *Малообразованные и малограмотные всегда относятся к книгам с вожделением (конечно, не все, а только те, кто любит тайны) еще и потому, что им неясно, как эта книга была сделана.
Как делают обувь, они знают, как пекут хлеб тоже. А вот книга
* * *Вам мат? поднял радостные глаза Маркуша.
Ну, до мата тут еще далеко, улыбнулся тонкой улыбкой старик, ты, Маркуша, вечно торопишься, а я вот предусмотрелИ старик пошел своим королем влево.
Отступаешь, потер руки Маркуша. Глаза его загорелись, он почувствовал близкую развязку.
Маркуша сделал ход, аккуратно поправил пешку. По этому движению было видно, что он доволен собой.
Ты скажи, обратился он к старику, неужели твоя последняя книга, которую я прочитал, через сто лет будет нужна? Что в ней интересного?
Ты, какую, Маркуша, имеешь в виду книгу?
Да вот ту, где произошло это зверское убийство?
Во-первых, это все надумано, такого вообще не может быть; во-вторых, такие истории могут щекотать нервы только современникам. Для их потомков, мне кажется, они неинтересны.
Да ты, Маркуши, литературовед, сказал старик, неожиданно разворачивая битву на другом конце доски.
Маркуша, всегда видящий лишь какой-то один отрезок фронта, проследил за движением руки старика: там оставался один ход до мата.
* * *Маркуша погрустнел. Вечно этот хитрый старик вовлечет его в возню фигур на одном конце, даже доведет дело до того, вот как сейчас, что останется один ход до мата, а потом вдруг одним движением на другом конце резко изменит ситуацию.
Сегодня у меня что-то не идет, сказал Маркуша, сгребая шахматы. А я вот хотел кое-что узнать.
* * *Маркуша начал разговор со стариком все о том же ценностях книг, о последней повести старика, которую он прочитал не без удовольствия, но которую сейчас критиковал только потому, что, наверное, хотел по-доброму отомстить (если бы Маркуше сказали, что по-злому, он наверняка бы обиделся) за стариковские насмешечки.
* * *Повесть эту он прочитал позапрошлой ночью на одном дыхании, так здорово увлекательно она была написана.
Но сейчас, когда разговор зашел о ценностях писания книг, он обнаружил, что не все в книге ему нравится.
Ну, к примеру, зачем старик так жестоко поступил со следователем. И разве реально, что этот следователь так себя вел: зачем ему понадобилось следить за совершенно безвинной молодой парочкой?
Правда, там все это объясняется, есть подозрение в том, что они причастны к убийству. Но как-то все это очень уж фантастично. Зачем писать о том, чего не было и быть не могло?
* * *Он и задал этот вопрос, откуда старик взял эту историю. И вообще откуда он берет материал?
Старик усмехнулся такому вопросу, который, наконец, Маркуша сформулировал четко.
А все из жизни, ничего от себя не выдумываю. В детстве я все выдумывал: например, мать моя была продавщицей в магазине книг (вот, наверное, почему я стал писателем), а я всегда представлял ее королевой в королевстве знаний, где живут герои тех книг, которые она охраняет. И это выдумывание так далеко зашло, что я перестал ощущать действительность. У меня даже появилась такая болезнь я не верил словам людей.
Как это не верил? удивился Маркуша.
А вот так. Вот вы, к примеру, говорите, что идете на работу, а я не верю. Не могу представить, что это за работа. В моем воображении вы могли идти или охотиться на мамонтов, или в далекое плавание, а на скучную работу, где бы целый день занимались заполнением цифрами каких-то бумаг, такое в моем понимании жизни было недостойно человека вообще.
* * *И это зашло довольно далеко, так что моей матери пришлось повести меня к врачу. Это же отразилось на начале моей журналистской карьеры.
Меня с трудом устроили на работу в уважаемую газету. И вот однажды меня направили написать очерк о сталеваре. Это была моя первая командировка.