IV
Послышался всплеск воды и скрип заржавевшего лодочного кольца дядя вернулся с торговли на обед. Мальчик инстинктивно спрятал голову поглубже в плечи, предчувствуя недоброе сумасшедший старик являлся обедать лишь в тех случаях, когда день складывался крайне неудачно и фруктовая торговля шла из рук вон плохо В такие дни никто упрямо не хотел покупать ни кислые помело, размерами много превышающие грейпфруты и столь же сочные; ни рамбутаны с ярко-красной запущенной щетиной и вкусом нежного винограда. И что уж совсем непонятно, невостребованными оставались аппетитные горы зелёных кокосовых орехов, которыми здесь было принято утолять жажду. В такие дни в дядю решительно заселялся взбунтовавшийся дьявол, подчинял дядю собственной страшной воле, заставлял его бесноваться и прыгать, срывая злобу буквально на всём, что попадалось ему на глаза.
Что ты уставился, чёртов ублюдок? громко и яростно крикнул одержимый, едва оказавшись в затемнённой комнате. Иди смотри, чтобы эти проклятые обезьяны не растащили товар. Живо!
Лютовавший дядя имел в виду многочисленных соседей-торговцев, с которыми он вёл затяжную многолетнюю войну. Каждый участок грязной воды, издавна поделённый едва ли не по дюймам, был педантично закреплён за отдельно взятым торговцем, и с этого участка каждый торговец еженедельно платил пошлину. Торговать на чужой воде считалось одним из самых ужасных преступлений, какое только можно было себе вообразить. Надо отдать должное бесноватому старику он всегда свято соблюдал установленные границы; чего совсем нельзя было сказать о его многочисленных и нечистоплотных конкурентах. В ответ на их грязные набеги он всякий раз нещадно поносил их, доходя буквально до трясучки, яростно мочился в их сторону, но сделать ничего не мог вероломные соседи действовали против него сообща, в то время как он предпочитал всегда действовать в одиночку и никогда ни с кем и ничем не делиться.
Мальчик осторожно, по стене, начал обходить разъярённого старика, стараясь держаться от него подальше. Однако на этот раз выбраться из комнаты, в один момент ставшей западнёй, просто так ему не удалось. Дядя, вращая белками глаз, как сам морской сатана, вдруг набросился на него, брызжа жёлтой слюной, впился грязными ногтями в его ухо и начал бить голову мальчика о тонкую стену, крича при этом во всё горло:
Я же сказал, ублюдок, чтобы ты шевелился? Кому я это сказал?! Кому я это сказал?! Кому я это сказал?!!
Цепкая рука дьявола-дяди была необыкновенно сильной и грозила в одно мгновение попросту сорвать распухшее ухо, как перезрелый кокос с упругой пальмовой ветки. Голова мальчика, ударявшаяся в трещавшую деревянную перегородку, вдруг сделалась пустой и гулкой, как барабан торжественного королевского гвардейца. В ней возник и становился всё назойливей странный и звенящий, пронзительный звук. Ударам не было числа, и мальчик практически уже терял сознание, как вдруг дядя столь же внезапно обрёл спокойствие, как и потерял его перед этим. Он медленно выпустил ухо мальчика, перевёл дух, спрятал яростно выпученные, как у пробитого рыбацкой острогой морского гада, глаза под изжёванные морщинистые веки и молча вытолкнул шокированного свирепым избиением мальчика на тесноватую террасу.
На террасе было очень жарко, и мальчик, пошатываясь, с трудом сел, свесив подрагивающие ноги к тёмной воде. Шустрая и необыкновенно мелкая мошкара тотчас принялась выводить вокруг его коленок запутанный танец. Глаза его сильно щипало, сердце бешено колотилось где-то в глубине грудной клетки, но мальчик изо всех сил кусал губы, приняв сейчас очень важное для себя решение не плакать. Чёрта с два! Он не должен доставлять такого удовольствия проклятому старику. Нет. Он никогда теперь не будет плакать из-за него. Что бы ни сделал одержимый безумец, он не заплачет. Не заплачен ни под каким видом. Отныне он должен всегда поступать так, как поступил бы мужчина с фотографии.
И никак иначе.
Он твёрдо решил быть на него похожим.
Мальчик встал и подошёл к осколку зеркала, укреплённого на крайней деревянной опоре, поддерживающей ветхую крышу. Он посмотрел в мутноватую, обильно подпорченную постоянными влажными испарениями поверхность зеркала и попробовал выработать такой взгляд, как у человека на чёрно-белой фотографии столь же прямой и решительный. Человек с фотографии никогда не стал бы лить слёзы из-за сумасшедшего дяди. Человек с фотографии этого дядю просто бы убил. Убил бы и всё. И мальчик, рассматривая своё отражение в тусклом зеркале, в очередной раз пообещал себе, что обязательно сделает это, когда ещё немного подрастет. А пока можно попробовать продырявить ненавистную лодку гадкого безумца.