«Вырву нож из груди и»
Вырву нож из груди и,
захлёбываясь гортанной кровью,
Скорчусь,
обопрусь о край уползающего стола,
И гляну на тебя
с жестокостью и любовью,
И палец к губам приложу:
«Ты не делал зла».
И ты, набрав воздуха в лёгкие,
облегчённо вздохнёшь,
Закуришь, опять поглядишь на меня
недоверчиво.
И носовым платком мою рану заткнёшь
И в милицию позвонишь:
«Тут один опрометчиво»
И приехавшая милиция
в составленном с моих слов протоколе
Отметит,
Всё понимая и узаконивая мою ложь,
Что была попытка
На самоубийство по собственной воле,
Что и подтверждают приятель
и окровавленный нож.
«Утром проснёшься»
Утром проснёшься
душа ещё где-то витает.
Спустишь ноги с дивана,
чтобы в тапки худые попасть,
А душа тут как тут!
И платочком своим обметает
тапки стёртые,
Чтоб свою надо мной
не показывать власть,
А смиренье,
услужливость и почитанье,
Восхищённого взгляда
нежнейший вопрос,
Так и жди, что прошепчет:
«А ну почитай мне,
Что ты за ночь, мой гений,
в тетрадку занёс?»
Ах, лукавица, ей ли не знать,
сколько строчек,
Словно на поле бранном
безусых юнцов,
Полегло?
Восклицательных знаков,
отточий,
Рифм невиданных ране,
в конце-то концов?!
Искорёжено всё,
словно груда металла.
Только как не поднять
в удивлении бровь:
Вот же рифма
душа мне всю ночку шептала
Гениально-бессмертное
кровь и любовь!
Герой
Если идти по дороге задом наперёд,
То можно перейти в итоге
речку немецкую вброд.
Польшу перейти, Сталинград
и поле, засеянное рожью,
Дать левака мимо родной,
незаметной в траве, деревушки,
Детство вдруг вспомнить,
И понуро шагать в Магадан по бездорожью.
Так вот и выросли глаза
на зачесавшейся макушке.
И всё как бы стало на место.
И спешить никуда не надо.
Приказы все приняты.
Уже прокричала команда «Вперед!»
И никогда уже героя затерявшегося
не найдёт награда,
А будет всё как раз наоборот.
Героя смешают с грязью.
«Да и какой герой он,
Мальчишка семнадцати лет,
отродье кулацкое, крот».
И зашевелятся волосы,
и зашуршат на макушке роем.
Вот тогда он и пойдёт
искать правду-матушку задом наперёд.
«Вспомнился мне»
Вспомнился мне
удивительно радостный май,
Детство несытое,
с утренним лёгким туманом.
Только на старости лет я очнулся:
это был рай
С правдой житейской
и государственным обманом.
Помню быков запряжённых,
везущих детей в райцентр.
Все мы, детишки, притихли
у каждого рубль в кармане.
Это же счастье: не знать,
что такое у. е. и цент,
С робкой надеждой и верой
спиной прислониться к державе.
Сидя в телеге скрипящей,
с галстуком выпятить грудь,
А заодно прикрыть заштопанную
мамой на рубашке прореху,
Тем и отметить
быками оттопанный путь,
Тем и отметить
державную поступь и веху.
Счастье возможно,
когда беззащитен и мал
И над тобой флаг багровый,
как птица, витает.
Счастье что в детстве
я многое не понимал,
Горе что в старости
этого мне не хватает.