Михаил Зайцев - Дорогие сердцу лица стр 14.

Осенний дождь накрапывает. Слякоть
До ребрышек промок народ, продрог.
С одной ноги соскальзывает лапоть,
А на другой чуть держится сапог.

Так всей стране мы голову морочим,
Мол, испокон веков Россия такова.
Она нам платит тем же между прочим,
Пуская лебедей из рукава.

Нет, овцами волки не станут!
Сквозь благотворенья очки
За дичью следить не устанут
Налитые злобой зрачки.

Их стая не стадо! У клана
Свое пониманье любви:
Страна как открытая рана,
Но прихоть играет в крови,

И требует крови и боли
Клыкасто оскаленный рот!
Доколе, доколе, доколе
Безмолвствовать будешь, народ?!

Дорога трещит по швам.
Лживое солнце печет.
Речка на взгорке как шрам
Через страны плечо.

Люди встают, едят.
Молча на службу идут.
Ни на кого не глядят.
Песен простых не поют.

Да и сама страна
Смотрит на мир с тоской,
Словно совсем больна,
Словно пора на покой.

И по заезженному следу,
До самых сокровенных дней,
Нет, никуда я не уеду
От милой Родины моей.

Своих детей я не отправлю
В края чужие, все стерплю.
Я и униженную славлю,
Я и забитую люблю.

Что ж, и в Твои времена
Были скоромны блюда.
Все подливал вина
В полную чашу Иуда.

Ты полегоньку пил,
В мыслях смятенных блуждая,
И за Иудой следил,
Тихо его обнимая.

Чашу приподнимал
Тяжкой была посуда.
Все Ты дальнейшее знал.
Видимо, знал и Иуда.

Но был не в силах прогнать
И оттолкнуть его плечи.
Лучше б, конечно, не знать,
Было б, наверное, легче.

Бесстыдница, все-таки рада
Подсматривать из-за ветвей,
Как милые кровные чада
Живут у чужих матерей:

«Смотрите, какие большие!
Кукуют, умеют летать,
И смотрят на гнезда чужие,
Тут ясно, кту родная мать!»

Они пришли, враги,
Ко мне просить прощенья
На скатерть пироги
Поставил, угощенья.

«Ну, наломали дров,
Хохочут,  ох, немало!»
Теперь вот нет врагов,
Но и друзей не стало.

Над озерами леса.
Над лесами горы.
Выше млечная коса,
Звездные просторы.

Выйду из дому. Роса
Катится по крыше,
Отражая небеса
Да и все, что выше.

В тишине напрягаю в смятении слух,
Как забредший в чужое кочевье.
Но любовью уже не насытится дух,
И она предстает как мученье.

И грубеет душа, продлевается тишь
В нашем доме, над нашей подушкой;
Лишь агукает сын, несмышленый малыш,
С бессловесной капризной игрушкой.

Дождь затих. В дыханье луга
Слышу чистый голос твой.
Ты о чем поешь, пичуга,
Над моею головой?

Ни тебе, ни мне не надо
Глупых радостей. Чему ж
Ты восторженно так рада?
Свету теплому от луж?

Или, вволю налетавшись,
Наступившей тишине?
Иль, меня перепугавшись,
Все ж обрадовалась мне?

Подбитый чиж
Сел на ограду,
На ромбик
С выпавшим сучком
Я руку протянул
Погладить
Ладонь нахлопнулась
Сачком!

Напрягся, сжался бор
С крутого косогора
В него, как беглый вор,
Влетает поезд скорый!

Рукою заслонюсь,
Упрусь ладонью в бурю
Спиною отклонюсь.
Замру. Глаза зажмурю.

И стану жутко мал
Ни возгласа, ни вскрика!
А он прогрохотал!
И стало тихо, тихо.

А речка глубока,
А дали далеки,
И облаков бока
Касаются реки.

Упрям наш катерок!
За ним, как шлейф, длинна,
На запад и восток
Расходится волна.

И кажется порой:
В порыве ветерка
Мы птицы над рекой
И нету катерка!