То, что я явил себя публике, меня вовсе не радует, после небольшой паузы продолжил он, но я должен был это сделать.
Почему? Таково было распоряжение Академии? попробовал я догадаться.
На то есть ряд причин; основная вам известна. Вокруг таинственных явлений всё больше скапливается негатива. То, что в результате их воздействия образ жизни многих людей кардинально меняется, настораживает, подобные перемены грозят массовой истерией. Так что, если бы даже не поступило распоряжение от Академии, я всё равно бы это сделал.
Но ведь, сделав такое признание, вы, наверняка, подвергли себя риску. Люди верили в чудеса, а иногородние, к тому же, платили деньги за посещение парка
У меня есть лишь один выход: рассказать свою историю от начала и до конца, ничего не утаивая. И если после этого отдельные люди начнут бросать в меня камнями а я почти уверен, что таких найдётся немало, что ж, невелика цена их веры. Ведь вы же, несмотря на то, что верили, не шли сюда сводить со мною счёты.
Если честно, я собирался потребовать у вас объяснений.
Но вы не почувствовали себя одураченным. И при любом исходе, думаю, ваша вера бы уцелела.
На минуту он замолчал, а затем выдал неожиданную вещь:
Пусть и с полным поражением, но мне хотелось бы уйти, Вильгельм. Взять и уйти, как будто ничего этого не было. Ни парка чудес, ни толпы людей, ни пристального внимания Академии, даже искусства, воплотить которое в жизнь было когда-то моей сумасшедшей мечтой. Так бывает: долгое время ты о чём-то заботишься, что-то постигаешь, создаёшь, находишься в центре событий, а потом потом наступает момент, когда ты готов всё оставить, не с отчаяния, не от того, что что-то не получилось или вышло не совсем так, как хотелось бы, а легко, с чувством выполненного долга (впрочем, говоря о долге, я, наверное, лукавлю, ведь я делал это для себя). Оставить, и больше к этому не возвращаться.
Но вас всё ещё что-то удерживает
Не хватает какого-то завершения могу ошибаться, но, мне кажется, в деле с Вильским парком не хватает именно вас.
Не хотелось бы вас разочаровывать опустил я голову.
Уилл встал со скамейки и, приободрив меня улыбкой, произнёс:
Что вы наверняка не сможете сделать, так это разочаровать меня.
Я даже не представляю, что вы имеете в виду продолжал я безнадёжную мысль, которую, впрочем, сам себе навязал.
Уже достаточно поздно. Может статься, другого времени у нас не будет. Поэтому попрошу вас следовать сейчас за мной, загадочно произнёс он, после чего сразу же развернулся и двинулся по аллее в сторону восточного входа в парк.
Мне ничего другого не оставалось, как идти с ним, к чему, впрочем, я отнёсся с воодушевлением.
На входе Уилл показал удостоверение члена Верховной Академии и нас пропустили.
До закрытия парка оставалось около получаса. Несмотря на это, людей в нём было ненамного меньше, чем днём. Правда, основная их масса находилась недалеко от входа. Так что не успели мы пройти и двухсот ярдов, как он покрылся мраком и опустел. При этом во мне возникло странное чувство, что там, где мы идём, никто ещё не ходил, чего, разумеется, быть не могло. «Возможно, подумал я, чувство подсказывает, что знакомые места вот-вот предстанут передо мной в совершенно новом свете». И, словно в ответ на мою мысль, впереди загорелся свет.
Уилл, опережавший меня на несколько шагов, остановился и жестом предложил мне пройти вперёд. Свет шёл прямо из-под земли, а чуть ниже её уровня находилась небольшая подъёмная платформа. Мы поочерёдно спустились вниз, в достаточно просторный, но при этом совершенно пустой коридор, на одной из белых, ни о чём не говорящих стен которого тонко вырисовывался контур двери. Не успел я обернуться с немым вопросом к Уиллу, как дверь передо мной раздвинулась. С того момента всё, что происходило со мной в тот вечер и в ту ночь, я воспринимал не иначе, как удивительный сон.
Если бы по ту сторону проёма было темно, можно было бы решить, что мы вышли обратно наружу, ибо перед нами вновь простёрлась парковая территория. Но, поскольку там царил дневной свет, на ум пришла другая, ещё более фантастическая мысль, что мы очутились в неком ином мире. На самом же деле, мы вошли в помещение, которое являло собой точную копию одного из мест Вильского парка, или иными словами в котором была создана его голограмма. Догадавшись об этом благодаря почти полному отсутствию мебели (были только стол и два кресла), я узнал и само место: здесь мы встретились сегодня с Уиллом.