Но когда тот парень, с которым я, собственно, и приехала, потрогал маня там и почувствовал мою влагу, он, глядя прямо мне в глаза, вошёл. Вошёл и, наверное, наблюдал, как от боли расширяются мои зрачки. Было очень больно. Я не представляла, что может быть так больно. Об этой боли ведь не распространяются те, кто её пережил. Главное для меня было не расплакаться. Но я сцепила зубы, терпела и не кричала. Там же всё равно никто не услышит. И зачем тогда, спрашивается, я согласилась с ними туда поплыть? Наверное, именно для этого. Хотя, конечно, такого я сознательно не планировала.
Потом они меня, связанную, все по очереди и взяли. Тогда тоже было больно, но не так. И было в этом что-то новое, даже приятное. А подругу и связывать не пришлось. Она сама за них держалась и кричала «мамочки!», пока один её дефлорировал.
Мы там ещё пару дней «загорали». Меня как будто отключили. Была полная апатия. Меня брали уже не связанную. А подруга учила делать минет. Я училась. Я никому ни в чём не отказывала. Но мне было всё равно. Как будто там была и не я.
Они не думали, что делают мне плохо. Я сама во всём виновата. Они все нормальные ребята. Когда я сама разделась и себя связала это ведь не изнасилование? Но больше я с ними не встречалась. Даже не знаю, почему.
Мы проучились вместе шесть лет, но сегодня я не помню, ни их имён, ни их лиц. И вообще, я об этом уже не помнила, если бы ты не начал меня допрашивать.
Потом я поступила на биофак, на специализацию микология, но специализация начинается только с третьего курса.
А со Скобелевым познакомилась в театральном университетском кружке. Мы делали спектакль о древних временах России. Был такой меценат Волошин. Всё происходило в Коктебеле. Я играла молодую Марину Цветаеву. Это поэтесса. Любовь у древних практически от нашей ничем не отличалась. Скобелев играл любовника Марины. На сцене он меня обнимал, и мы целовались. Целовались по-настоящему. Он умеет целоваться. Он говорил, что и у меня это здорово получается.
Всё было по-настоящему. И даже внешнее сходство с Цветаевой у меня было, хоть и глаза раскосые. Правда, было.
«Моим стихам, как драгоценным винам
Настанет свой черёд»
И вообще я историю очень люблю. И особенно ту, которая касается любви и отношений женщин с мужчинами. Но к Скобелеву. Это же тебя интересует?
И это.
Это, это. Потом, когда первый курс уже заканчивался, мы пошли на первомайские купания. Я не хихикала, не прикрывалась ручкой, и не подгибала ног, сжимая коленки, как это делали мои сокурсницы.
Когда Скобелев увидел меня голой и не стесняющейся своей наготы, он делал мне тысячи комплиментов и не отходил от меня. А я, дура, радостно вертела перед ним своей попой и сиськами, которые он, надо сказать, очень умело, расхваливал.
А когда мы искупались, я позволила ему обтереть меня полотенцем и не возражала, когда он обтирал меня там ну ты понимаешь, где. Я стояла и смотрела ему в глаза. А потом, когда его рука была там, я его поцеловала. Ну, я вообще была сама на всё готова. Он особых усилий не предпринимал. Просто подобрал, что плохо лежало, и пользовал. Мне тогда это было очень приятно. Голой меня во всех позах фотографировал. Говорил, что я красивее инфонтных красавиц.
Тут я, кстати, с ним согласен.
Это ты просто в меня влюблён. Но ты не врёшь. Ты действительно так считаешь.
Такие отношения со Скобелевым продолжались до осени.
Потом к нам на кружок пришла какая-то рыжая. Скобелев стал оказывать ей такие же знаки внимания, как и мне. Мы поругались, и он перестал быть для меня интересен. Да и из кружка я ушла.
Ну. Накормил свою ревность? Если хочешь, могу рассказать, где и в каких позах.
Потом, если мне захочется, расскажешь?
А сейчас не надо?
Сейчас не надо.
Ладно. Просто Скобелев был чем-то более серьёзным, чем прогулки с одноклассниками.
Скобелев это было совсем другое. Мне с ним было очень приятно. Я и относилась к нему хорошо, даже после того, как порвала. Он мне не интересен. Он слишком собой восхищался. Но он хороший мальчик. Он старался, чтобы я получала удовольствие. Он был чутким. В какой-то мере он вылечил меня после тех соучеников. С ним я действительно стала женщиной.
Марта задумалась.
Я зря тебе это рассказала. Ты меня осуждаешь?
За что? За то, что ты доверяешь мне всё, даже самое сокровенное?
Спасибо.
Мм Вопрос только из любопытства. У твоей честности есть предел?
Нет. Но если ты хочешь, чтобы он был