Отец вернулся с водкой. Высыпал на стол пятьдесят шесть копеек. Квашня сгреб их обратно в карман. Выдвинул ящик стола. Там ютилось два стакана. Он разлил в них спиртное. Устрашающе, то есть до краев.
Пей, уважаемый, велел он.
Служба ведь, возразил отец.
Само собой.
День на дворе.
Не аргумент.
Квашня опрокинул стакан. Проследил, чтобы выпил папа. Снова уткнулся в газету.
Франция вывела войска из Чада, сказал Квашня.
Наконец-то, поддакнул отец.
Через пару минут патологоанатом сложил газету, снял очки и внимательно посмотрел на отца. Вроде как что-то для себя уяснил.
Бери перчатку, велел он, Надевай.
Квашня убедился, что отец с поставленной задачей справился. После чего взял скальпель и сделал аккуратный надрез вокруг запястья покойного. Отец заворожено наблюдал за действиями Квашни. Старался представить, что тот освежевывает кролика. Кое-как вслушивался в его комментарии:
сморщивание эпидермиса отделяю от дермального слоя кожи так называемая «мацерация» что ж ты бля и-эх! И получаем Получаем Еще одну перчаточку. Держи красавицу!
С опьянением наперевес папа откатал «пальчики». Был чрезмерно благодарен патологоанатому за введение в курс дела.
Уже скоро он станет до боли похожим на своего «гида». Милиция взрастит в нем задатки циника. К его нервным окончаниям будет подведен электрический ток. Он будет с усмешкой вспоминать, как наступил на селезенку сгоревшего в своем доме человека.
***
Безработный Селивакин был пойман на месте преступления. Как говорится, с поличным. Он даже не успел толком выбраться из магазина, выбранного им для совершения дерзкого преступления. Селивакин надумал украсть бутылку водки, пачку сигарет «Космос» и палку колбасного сыра. Набор поражал своей лаконичностью. Забрался бы Селивакин в современный супермаркет, наверняка бы прихватил еще и крюшоны.
Судьбоносной ошибкой горе-преступника было то, что выпить ему захотелось тут же. Не покидая стен магазина. Селивакин морщился и вдыхал ртом воздух, когда в дверь вломились милиционеры. Он вспомнил слова покойницы тещи. Та всегда говорила о том, что водка его погубит.
На место преступления вызвали двух следователей. Моего отца и его напарника по фамилии Петрулин. Они допросили Селивакина. Убедились в существовании отдельной стадии идиотизма. Грабителя увели, вещдоки упаковали. Следователи остались дожидаться опергруппу.
Отец направился в подсобные помещения справить нужду. Когда вернулся, то застал Петрулина поедающим грубо порезанную буженину. Напарник аппетитно чавкал. Ломал руками хлеб. Ел отрешенно, как-то даже напористо, с маниакальным задором. Словом, вел себя, будто пирующий варвар.
С утра, говорит, ничего не ел. А тут полки ломятся.
Ты, Петрулин, реагирует папа, асоциальная личность. Как можно?
Мужику что так, что этак один срок мотать. А у меня гастрит.
Разумно.
Коньячку?
Петрулин!
Что?
Умеешь ты уговаривать, Петрулин.
В одно время с опергруппой прибыла хозяйка магазина. Заполнила собой все пространство. От ее воплей дребезжали стекла и кусочки сала в шпикачках. Она ежеминутно норовила упасть в обморок. То бишь вела себя угрожающе. Когда узнала, что вор пойман, собралась идти в участок и лично придушить Селивакина своими руками. Четверо мужчин с трудом сумели ее удержать. Пригрозили табельным оружием.
На суде Селивакин выглядел расстроенным. Ему зачитали список всего, что он «украл». Он яро протестовал. Утверждал, что коньяк не пьет принципиально. Армян не приемлет категорически. Кричал, что губят честного человека. Плакал крокодиловыми слезами. Взывал к справедливому суду.
Ему дали год. Хозяйка магазина присутствовала на судебном заседании. Требовала для Селивакина высшей меры наказания расстрела.
В общем, все остались недовольны. Селивакин, хозяйка, мой отец. Ему было неудобно перед арестованным. Какое-то время он носил тому передачи: сигареты, печенье, еще что-то. Спрашивал, что тому еще надо. Вроде как замаливал грехи.
***
Бывает, что случается так. Как с моим отцом. Когда не ты ищешь свое призвание, а оно находит тебя.
Он попал в свою струю. Туда, где чувствовал себя, как рыба в воде. Пригодилось и педагогическое образование. Отец пресекал безграмотность выискивал ошибки в протоколах. Однажды на посиделках с начальником городской ритуальной службы сходу сочинил эпитафию в стихах. Тот тут же предложил ему сменить род деятельности. Умолял не губить талант. Отец только, смеясь, отмахнулся.