Попав под воздействием братьев Богословских «в плен мемуаризма», Василий Алексеевич продолжал писать всё новые и новые очерки, и зачастую стал возвращаться к старым уже записанным воспоминаниям, повторял и расширял их, появлялись новые очерки. У него возникла мысль пересмотреть свои записи и собрать всё воедино. И. С. Богословскому Игнатьев предлагал свои воспоминания озаглавить так: «Житие (имярек) с эпиграфом: «Жизнь прожить не поле перейти» и надписью «Посвящается Ивану Степановичу Богословскому». «Какое употребление сему? Думаю, что по прочтении сего, потом это подлежит сжиганию», написал он в письме Ивану Степановичу.[23]
Обращаясь к Павлу Степановичу, он писал: «Всё, что я писал о семинарии, было потребностью моей души: мне хотелось сохранить о ней добрую память. Написать об академии подтолкнул меня Иван Степанович. Написать биографию Иконникова побудило меня желание перебрать в памяти жизнь ante mortem.[24] Последние мои записки (об Иконникове) носят, как я думаю, личный характер, почему я и писал о том, чтобы предать их кремации, но Иван Степанович находит в них какой-то бо́льший смысл, поэтому я отдаю их на Ваше усмотрение».[25]
Василий Алексеевич считал братьев Богословских своими поверенными и поэтому отдавал своё «творчество» на их усмотрение. Он очень беспокоился за судьбу своих воспоминаний и переживал по поводу их несовременности.
В 1962 г., по просьбе П. С. Богословского, В. А. Игнатьев написал серию философских заметок «Человек-земля-космос»[26] и заметки о кибернетике[27], в которых он попытался изложить свои философские взгляды.[28]
В. А. Игнатьев вёл переписку с камышловским музыкальным деятелем Михаилом Михайловичем Щегловым, своим бывшим учителем пения в Камышловском духовном училище.[29] Они постоянно делились друг с другом сведениями и фотографиями о преподавателях и учениках Камышловского духовного училища. Так, в 1962 г. В. А. Игнатьев получил от него фотографию учащихся своего выпуска 1902 г., и решил отдать долг «первому звену своего образования в духовной школе».[30] Результатом стали воспоминания и об этом духовно-учебном заведении.[31]
В октябре 1962 г. В. А. Игнатьев был на конференции по творчеству Д. Н. Мамина-Сибиряка[32] в г. Свердловске, где встретил Владимира Павловича Бирюкова, учёного-краеведа, члена Союза писателей СССР, спустя 24 года после их последней встречи. В. П. Бирюков занимался собиранием уральского фольклора, рукописей и книг, материалов уральских деятелей искусства и науки. Он выступал с идеей организации Уральского архива литературы и искусства в г. Свердловске. Эта его инициатива получила широкую известность и привлекала массу деятелей: краеведов, деятелей литературы, искусства, науки и техники всего Уральского региона, многие из которых стали передавать ему на хранение свои рукописи, переписку, фотографии, биографические документы. В письме В. А. Игнатьеву В. П. Бирюков писал: «Вот вбил себе в голову, что надо создать Уральский архив литературы и искусства, так потому-то делу и ездил в Москву, где м[ежду] пр[очим], виделся с Павлом Степановичем Богословским».[33]
В 1963 г. В. А. Игнатьев вновь возвращается к своим воспоминаниям о семинарской юности и пишет очерк «Как создавалась «очарованная душа»[34] о своём увлечении пением и хоровыми кружками в период с детских лет и до пребывания в Белоруссии, а также очерки «Старая Пермь» и «Кама».[35] В очерках «Старая Пермь» и «Кама» он постарался показать Пермь и Каму глазами семинариста. В письме к И. С. Богословскому он писал: «Считаю, что наша семинария и даже духовное училище заслуживают того, чтобы о них сохранилась память. Конечно, это теперь не современно, но думаю, что когда-нибудь всё «утихомириться», и потомкам нашим интересно будет узнать и об этом».[36] Кроме того, он на основе своих воспоминаний составлял рассказы и педагогические поэмы.[37]
О своём отношении к христианской вере он высказался в письме И. С. Богословскому, поздравляя его с вербным воскресеньем в 1963 г.: «Этот праздник является предвозвестником весны. Также он остался в памяти.
Было ли это на самом деле, или это только легенда? С детства я привык думать, что это было, и представлял всё-так, как это описано в Евангелии. Эти мои представления для меня так же реальны, как и многое другое, о чём я слышал или читал, но чего не видел глазами. Эти представления вошли в содержание моей жизни[38], как и все другие. Всё, что мы так воспринимаем, так же реально, как и то, что мы видим, потому что оно является содержанием моей реальной жизни. Оно содержание моей моральной природы единой и неделимой. И вера, и разум элементы этой природы, и имеют равноправное значение для человека. Величайшей ошибкой в истории человечества явилось противопоставление их одну другой, потому что это повело к расчленению единой нравственной природы человека. И сколько бы люди не бились доказать, что и вера, и разум враждебны друг другу, единая нравственная природа человека восторжествует, и гармония между жтими двумя сторонами природы будет восстановлена, так как иначе человек не сможет существовать».[39]