А я вот все это делаю здесь, на бревнышке. Вот топор. Дмитрий Иванович утром наточил. Мать. Это что, прямо в комнате? Надежда Петровна. А мы тазик подставим. А завтра утром я вам с собой курочку дам. Вы не думайте, это как презент. Мать. Вы знаете, я не смогу. Надежда Петровна. Вот что значит наши женские слабости-то. Может, тогда Алешу попросим? Мужчина все-таки. Мать. Нет, ну зачем же Алешу... Надежда Петровна (приносит петуха, кладет его на бревнышко). Тогда держите, держите. Крепче держите, а то вырвется, всю посуду перебьет. Ну-ка. Ой, что-то мне всетаки... Ну! .. Петух забился под руками у матери...
Наш уход был словно побег. Мать отвечала невпопад, не соглашалась, говорила, что она передумала, что это слишком дешево, почти вырвалась, когда Соловьева, уговаривая, взяла ее за локоть.
Когда мы возвращались, было совсем темно и шел дождь. Я не разбирал дороги, то и дело попадал в крапиву, но молчал. Мать шла рядом, я слышал шлепанье ее ног по лужам и шорох кустов, которые она задевала в темноте. Вдруг я услышал всхлипывания. Я замер, потом, стараясь ступать бесшумно, стал прислушиваться, вглядываться в темноту, но ничего не было слышно.
В то далекое довоенное утро я проснулся от счастья. В окна бил праздничный свет. Солнце, пронзительно вспыхнув, капризно преломлялось в граненом флаконе и радугой разбрасывалось по белизне фаянсового умывальника, стоявшего в углу. За открытой дверью никого не было. Я сел на кровать и свесил ноги. Прислушался. Звонкий отзвук железной дужки о ведро, плеснувшаяся на закачавшуюся лавку вода, свежий глуховатый шум с улицы, доносящийся через открытое окно, сквозь кружевные занавески и кусты с домашним жа
21
смином на подоконнике. Я посмотрел сквозь раскрытую дверь в соседнюю комнату и на полу, около дивана, увидел туфли. Туфли с тонкими перемычками и белыми пуговками. Рядом стоял чемодан. Я мгновенно все понял, бросился к дверям и, обалдев от радости, остановился на пороге. Около зеркала, освещенная белым солнцем, стояла моя мама. Она, наверное, приехала ночью, а теперь стояла у зеркала и примеряла серьги, поблескивающие золотыми искрами и матово сияющей бирюзой.
Вы когда-нибудь голодали? Вы и Ваша семья? Вы гордились своими успехами на работе? Были ли у вас друзья на работе, близкие с которыми Вы и сейчас считаете необходимым и естественным делиться своими заботами и радостями? Что Вы ощутили, когда уходили на пенсию и последний раз выходили из здания типографии? Скажите, когда было слишком трудно, Вы находили силы жить дальше только из-за того, что у Вас на руках двое детей? И старая мать? Почти у всех людей вид проходящих поездов вызывает грусть... А у Вас? Почему? Вам никогда не казалось, что Вы честолюбивы? Вы никогда не думали: "Если бы я была главой государства, я бы сделала..."? Что бы Вы хотели сделать? Или Вы считаете, что это свойственно только мужчинам?
Квартира автора. Наталья и Игнат собирают рассыпанные на полу вещи из ее сумки. Наталья. О господи! Вечная история, вот спешишь... Да ты не складывай, давай прямо так, некогда. Игнат (отдергивая руку от сумки). Ой, током... Наталья. Что? Игнат. Током что-то бьет. Наталья. Каким током? Игнат. Как будто это уже было все когда-то. Тоже деньги собирал. А я вообще тут первый раз. Наталья. Давай сюда деньги и перестань фантазировать, я тебя очень прошу. Ну лад
но, слушай, собери тут, чтобы грязи не было, ладно? Ты здесь, пожалуйста, ничего не трогай. И потом, если придет Мария Николаевна, скажи ей, чтобы она никуда не уходила. Хорошо? Наталья уходит. Неожиданно Игнат слышит звяканье посуды и поворачивается. В комнате - две женщины. Одна из них сидит за столом и пьет чай. Кто они и как сюда попали - неизвестно. Незнакомка. Входи, входи. Здравствуй. (Второй незнакомке.