Твои глаза не просто красивые, они еще и очень любопытные! Взглянув в них, я понял, что ты хочешь узнать, что я тебе сказал. Знаешь, я мало за что могу его поблагодарить, вообще я не хочу ему говорить «спасибо», но вот что ОН дал мне, так это образование. В лучших школах страны и мира. Эти языки сложно учить, только когда ходишь пешком под стол. Первый иностранный язык сложно, второй чуть легче, а дальше уже не замечаешь.
Мои родители с самого раннего детства говорили дома на двух языках: русском и английском. В двенадцать лет ОН решил, что надо бы улучшить мои знания во французском, и у нас в доме появилась милая такая француженка в возрасте за шестьдесят, она пахла утренними круассанами, носила на себе все оттенки Прованса, и ее сердце было наполнено любовью к детям.
Своих она потеряла в молодости, и поэтому выбор его был конкретен и моей второй мамой стала французская няня. С ней я учил культуру Франции, мурлыкал «оревуар» и получил прозвище «эйфеленок». Она так звала меня за длинные ноги и руки, которыми я мог дотянуться, по ее словам, до самой верхушки Эйфелевой башни. Она даже часто шутила: «Ты можешь подрабатывать там. Будешь несколько раз в месяц протирать сверкающие огоньки, которые включаются каждый вечер и дарят башне необыкновенный шарм и легкость. Если вдруг не найдешь себя в этой жизни, то станешь, мой милый месье, почетным протиральщиком этих лампочек. И даже со временем там, может, повесят табличку: Всю свою жизнь Андрэ посвятил красоте, правда, не столько внутренней, сколько внешней. Жители Франции и все гости столицы будут преблагодарны тебе».
Так мы развлекались вечерами, особенно зимними и суровыми, когда у нас в Сибири минус сорок и трещит за ушами, а у нее в это время слегка прохладно и нужно надеть межсезонное пальто, чтобы прогуляться вдоль Сены.
Уплетая вишневое варенье с сушками, она погружала меня в этот мир французского изыска, романтики и культуры. Она делала это так легко, что я даже не понимал, что все время она меня чему-то обучает, меняет меня, превращает из маленького дикаря Андрея в своего Андрэ.
«Милый мальчик, говорила она мне, как тебе тяжело, ты грубеешь на глазах. Ты должен вырасти уверенным, ты мужчина. Но больше некому в минуты передышек тебе принести сливки маминой любви. Я никогда не смогу тебе заменить маму, она вечно останется в твоем сердце, да я и не должна этого делать, продолжала она. Мы с тобой стоим по разные стороны реки жизни.
Я потеряла своих детей очень рано, ты потерял маму. Река мчится стремительно и забирает близких нам людей, унося их навсегда, но мы можем помочь друг другу пережить и справиться с этим. Я поделюсь с тобой своей нерастраченной материнской любовью, а ты хоть на мгновенье впустишь меня в свое сердце и в свой мир, показав, как может измениться жизнь, когда есть для кого просыпаться с утра и вдыхать этот новый день».
Вот только за нее и за образование я могу сказать ему «спасибо», больше мне благодарить отца не за что. Прости, когда я пьяный, несу полный бред. Выливаю на тебя ушат своих личных психоклубков, перепутанных жизнью. А я не хочу ассоциироваться у тебя с тяжестью, поэтому прекращаю.
Начнем сначала? Я Андрей! Как тебя звать и на какой язык мира ты готова реагировать? Если я его не знаю, то начну учить прямо сейчас.
«Как хорошо, что я села у окна!» она смотрела в иллюминатор, видела, как плачет небо, как причудливо, словно наперегонки, стекают капли дождя, и понимала, что параллельно с ними стекает и слеза по ее щеке.
Такое ощущение, что с этой водой выходило все его горе, которое он смог уложить в несколько минут своего монолога в салоне самолета, который вот вот наполнится новыми лицами, судьбами и словами. Но сейчас салон был полон его тяжести.
Она не случайно почувствовала это состояние грозы и грома. Она вообще несколько лет назад поймала себя на мысли, что очень хорошо чувствует людей. Интуитивно их воспринимает. Только взглянув на человека, уже знает, будет ли с ним дальше общаться или нет.
Она воспринимала всех людей образами, и если этот образ ей подходил, если он вливался в ее картину мира, то и человеку, его носящему, там также было всегда место. Но так как ее картина мира была очень противоречива и не понятна до конца еще ей самой, то в ее жизни находилось место очень немногим людям.