Заручившись согласием сержанта, я позвонил Эмми и скучным голосом, стараясь не проявлять излишнюю заинтересованность в предстоящей близости, объявил ей, что нам следует сегодня встретиться.
Зачем? последовал дежурный вопрос, хотя все шло по заведенному нами графику, и давно уже было ясно, что ей хочется моей близости, так же как мне ее.
Надо поговорить, дорогая.
Тебе не кажется, дорогой, что мы давно уже всё обговорили? сказала она не менее скучным тоном, сквозь который проглядывал некоторый интим. Такое затянутое начало служило для нас неким ритуалом, в котором каждый мог продемонстрировать свою якобы независимость от другого.
Я только хотел сказать тебе, что твоя мать
Не трогай мою мать! Взвизгнула она.
Я ничего не имею против твоей матери, дорогая, но
Разве не ты сказал, что мою мать нужно отдать для траха пьяным нигерам за то, что она методически и злонамеренно разрушает нашу семью?
Твою же мать задохнулся я от негодования, но не успел закончить свою мысль, потому что в кабинет неожиданно ввалился мой помощник Мкртыч Овсепян. Нормально этот мужик входить не умеет, ибо весит 95 килограммов и имеет бедра штангиста, которые приводят в восторг нашу секретаршу Ирен и, которую уже давно, но безуспешно добивается капитан Бонс.
Что вам угодно, сержант? недовольно спросил я, мы, кажется, условились, что в ближайшие три часа я буду занят срочным делом.
Лейтенант сказал он, начальство срочно требует вас к себе, случилось что-то непредвиденное
Постановка вопроса со стороны моего слишком усердного помощника, как всегда граничила с абсурдом: когда имеешь дело с криминальными кругами трудно что-либо предвидеть заранее. Я не раз говорил ему об этом, но он со своим лихим кавказским темпераментом гордо продолжал глумиться над элементарной логикой.
Филл. Из дневника первого некрофила
Моя сексуальная жизнь была бы столь же скучной и обыденной как у супругов проживших вместе сто лет, но судьбе было угодно, чтобы первой моей женщиной стала мертвая девушка.
Это была не случайная связь. Я долго и безнадежно любил Патрисию. Мои приемные родители дружили с ее родителями, а я с детства дружил с ней. Когда мы повзрослели, она продолжала относиться ко мне как другу и без всякого конфуза в подробностях рассказывала мне, как Гейл, ее щеголеватый и хамоватый ухажёр, лишил ее девственности. Если раньше у меня были попытки признаться ей в любви, которые она не воспринимала всерьез, полагая, что между нами не может быть ничего серьезного, ведь мы выросли вместе. То теперь я и вовсе замкнулся в себе, угрюмо слушая ее бесстыдные рассказы о позах и смелых экспериментах, на которые ее первый мужчина был большой выдумщик. Может быть, таким образом, она распаляла себя или ей нравилось шокировать неопытного юнца, как ей казалось, представляя себя эмансипированной женщиной, познавшей тонкости секса.
По ночам, представляя себе картины их неистового траха в своем горячечном воображении, я поклялся всеми богами, что каждый постельный выверт с Гейлом, о которых она столь живописно рассказывает мне, ей придется проделывать со мной.
И случай представился. Мой приятель Лемье, который увлекался токсикологией, предложил мне легко избавиться от Гейла, а потом, тактично утешая Патрисию, затащить ее в постель.
Она будет в отчаянии сказал Лемье, а в таком эмоциональном состоянии женщины ищут спасительное утешение в разрядке, то есть в бездумном и огульном сексе.
Лемье достал мне яд во время своего путешествия по Южной Америке. Я подсыпал смертельное снадобье Гейлу в коктейль, но этот педик вдруг решил, что из-за льда в напитке он простудит себе горло и решительно отодвинул бокал с ядом. Для меня это стало полным провалом моих планов по отношению к Пат. Но милостивой судьбе было угодно распорядиться в мою пользу.
А я умираю от жажды, неожиданно заявила Патрисия и отпила из отравленного бокала глоток. Я был в отчаянии: я сам своими руками обрек любимую женщину на верную смерть. Лемье сказал мне, что никакая судебная экспертиза не обнаружит следы отравы, что этот яд используют в высоких дипломатических кругах, в которых громкие скандалы не приветствуются.
Дело было к вечеру, Патрисия сказала нам, что ей нездоровится и томной походкой отправилась отдыхать в свой номер. Гейл, как истинный джентльмен вызвался в провожатые. Они пробыли в номере некоторое время и, вскоре он вернулся гордый и самовлюбленный, как индюк. Затем вся компания с шумом села на катер и укатила в залив.