На третий день, когда пальцы от клейстера стали уже хронически липкими и притягивали на себя всякий сор, появились Ася с Тасей. Они стояли в дверях, зачарованно наблюдая, как Оля втыкает в пластилиновые кочки сухие прошлогодние веточки жасмина, обматывает их зелёными шерстяными нитками. Девочки подошли поближе. Только тут они заметили кукольный домик, а перед ним садик со скамейкой и гамаком. И в гамаке их кот Васька! А веточки с шерстяной зеленью деревья!
Маруся выреза́ла из фантиков цветочки для клумбы, делая вид, что не замечает соседских девочек. Но Оля протянула им зелёную папиросную бумагу, бутылочку с клеем, кисточку и показала, куда наклеивать «траву». Потом, когда сад был готов, они все вместе вывели кукол на прогулку, и настоящее солнце согревало кукольный домик, бумажный садик, старенькую веранду и всё Прибытково лучами заслуженной победы.
Дадоджон
Приезд
Маму ждали вторую неделю. Уж к ноябрьским должна приехать, с надеждой говорила бабушка, и возможное совпадение самого великого праздника страны с приездом мамы делали этот праздник домашним, любимым. Бабушка по три раза на дню спускалась к почтовым ящикам проверить, нет ли письма, а всякий шум в квартире пресекался её сердитым окриком: тише вы, пропустим телеграмму!
Но вот уже и ноябрь начался, а мамы всё не было и вестей от неё тоже. Неожиданно повалил снег и шёл целые сутки пушистыми хлопьями. Наступила настоящая зима. С крюка в коридоре были сняты санки, и Маруся с Олей отправились в Зелёный сад кататься с горки. Там уже было много ребят, возбуждённых от нежданного прихода зимы.
Они покатались на санках с деревянной горки, кем-то заботливо пролитой с вечера водой, потом играли в «ямщика», где Оля неизменно была запряжённой лошадью, а Маруся ямщиком, и они носились по круговой аллее, пока «лошадь» не выдохлась. Тогда отправились домой, по дороге обсуждая, зальют ли каток у кинотеатра и купят ли Оле новые коньки. Старые, несколько раз переставляемые на другие ботинки по причине роста ноги, годились теперь только Марусе.
С этими разговорами они зашли в квартиру, и Маруся сразу поняла приехала мама. Уже в дверях пахло её «Красной Москвой», Беломором и тем особенным запахом дальних странствий, который навсегда приклеился к Комсомольску на Амуре, маме, радости от её приезда. Маруся, не раздеваясь, бросилась в комнату и застыла на пороге. За круглым столом, сидя боком и сдвинув локтём новую, купленную ещё по весне клеёнку с бананами, виноградом и прочими роскошными фруктами сидел незнакомый мужчина. Правда, Маруся не сразу поняла, что не знакомый, поначалу решила Папа, папа наконец-то приехал!
Папа занимал в жизни Маруси особое, тайное место, хотя она его совсем не помнила. Вернее, ей казалось, что помнила: как он таскал её на закорках, как они ходили вместе с мамой на демонстрацию и несли шары и флажки, как уехали в Ленинабад и жили там с другой бабушкой. Но, скорее всего, эти «воспоминания» сложились из маминых рассказов, разговоров взрослых, альбома с фотографиями, где она, стриженая под мальчика, с чёлочкой и внимательным взглядом, сидит между родителями. Или совсем кроха в плюшевой шубке делает первые шаги от мамы к папе, а вокруг снег и чёрные стволы деревьев, по которым Маруся узнаёт Зелёный сад.
Почему папа нас бросил? спросила как-то Маруся у мамы, рассматривая любимую фотографию, на которой папа в морской офицерской форме держит кружевной кулёчек с ней, с Марусей! а мама, опираясь на его плечо и кокетливо отставив ножку в изящном ботинке улыбается прямо в объектив.
Он нас не бросал, это мы от него ушли, ответила мама, переворачивая фотографию лицом вниз. И от этого «мы», и от подписи на обороте «Ленинград, ЦПКиО, 1954 год» Марусе стало жалко папу, которого они сами бросили, а он, конечно, не отпускал и до сих пор ждёт, вдруг они вернутся?
Оказалось, не ждёт и даже ни разу письма не написал, не приехал узнать, как там его дочурка. Это Марусе уже бабушка рассказала, а на вопрос: почему они с мамой ушли от папы, разве он их не любил? неохотно бросила: любил, да его мать вас не любила. И тут же переключилась на тему хозяйственных дел, будто ничего важнее их не было на свете.
Значит, другая бабушка не любила маму и не любила Марусю. Она смутно помнила тёмное лицо, множество платков на голове и протянутую конфету, раскусив которую, Маруся надолго замолчала из-за слипшихся зубов и только кивала на вопрос: кусно, кусно?