Юрий Окунев - Люби навсегда стр 11.

С утра спешат все люди на работу.
И я спешу. Один для всех закон.
Мне б рассмотреть ее вполоборота.
Она, быть может, выйдет на балкон.

Как у нее меняется лицо.
Оттенки тени и оттенки света.
Ведь женщина для нас, в конце концов,
Лишь только отдаленная планета.

Друг поучает:  Плюнь на миражи.
Стань, наконец, солидным человеком.
Перед девчонкой этой не дрожи.
Железным будь, шагая в ногу с веком.

Мы разные с тобой, мой старый друг.
Владей и дачами, и гаражами.
И знай: совсем напрасен твой испуг,
Что буду я погублен миражами.

Оставь тревоги, полные предчувствий.
Для беспокойства не ищи причин.
Я занят делом. В министерстве грусти
Имею я высокий, важный чин.

С утра спешат все люди на работу.
И я спешу: один для всех закон.
И пусть бездельником меня считает кто-то.
Я очень, очень занят. Я влюблен.

Сон ли, дымка крымского пейзажа?..
Где сам воздух светится, и даже
Мягче он и утонченней света.
Стало б сном. Но подчеркнула это,

В бесконечность превратила утро
(Смотрит чуть насмешливо, но мудро
Мой читатель).
                Что ж поделать, каюсь.
Снова женщина. Не отрекаюсь.

Шла,
     и луч вдруг становился резким,
Шла,
     и сразу громче стали всплески,
Шла,
     и сразу море стало морем,
Шла,
    и в ликованье день бесспорен.

Не к тебе. Не возгордись собою.
Ни к кому. А просто шла. К прибою.

Отчужденно и без соучастья.
Странно. Что же это было?..
                                      Счастье!

Забудется на миг. Потом двоится,
Троится. Проясняется. И вновь:
Как двойников, как копий вереница.
А подлинник один моя любовь.

В моем вчера, в моем сегодня кроясь,
Дробится, умножаясь на года.
И даже повторяется как новость.
Единственная новость навсегда!..

Отец рабочий. Мать артистка.
И шепоты вползали в дом
О том, что очень много риска
В соединении таком.

Что им не суждено жить в мире,
Что счастье их пойдет на слом:
Не упаковывают гири
С фарфором вместе и стеклом.

Отец миндальничать не любит,
И правду-матку сгоряча
Он по-рабочему отрубит,
Без театральности, сплеча.

Порой казался он жестоким.
Избрала мать иной язык:
К полутонам, к полунамекам
Нрав артистический привык.

Допустим, не было оваций
И правде требуется дань.
Допустим, надо бы признаться,
Что был провал и дело дрянь.

Звучит признанье неудачи
Не как судебный протокол.
Артист нам скажет не иначе:
 Вчера я в образ не вошел!

Отец был прям с собой и с нами,
Не раз вгоняя в слезы мать,
И лишь своими именами
Любил он вещи называть.

Бывало, лицемерят гости
Перед коллегой. А отец
Вдруг тихо скажет:
                       Лучше бросьте,
Скажите: разве вы певец?

И тенор только глянет косо,
Но токарю его не жаль.
Он труд любил звонкоголосый,
Чтоб голос пел и пела сталь!

Талантливые не боялись.
Его побаивались те,
Что предпочли искусству зависть
И лицемерье прямоте.

Они-то матери шептали:
 Как вы могли судьбу связать
С медведем грубым! Вы пропали!.. 
И, слушая, вздыхала мать.

Те заговорщики-бояре
Плели интригу до утра.
И вдруг в дверях нежданный, ярый
Отец, страшней царя Петра.

Как будто с верфи корабельной,
В рабочей блузе входит он.
И сын, мечтатель и бездельник,
Отцовским взглядом пригвожден.

Я в пол уставлюсь виновато.
Ведь я причастен к смуте сей.
Так пред отцом Петром когда-то
Стоял царевич Алексей.

Что детство в людях примечало
Понять спешило поскорей.
Так изучаем мы сначала
Своих отцов и матерей.

Мне многое казалось странным,
Хоть шло своим все чередом.
Мать неизменно, постоянно
Под вечер покидала дом.

А по утрам вдруг замолкала,
Страницы книги теребя,
Какой-то образ все искала,
Зачем-то «уходя в себя».

К обеду потеряв веселость,
А за обедом аппетит,
Часами пробовала голос
И говорила: «Не звучит!»

Шла к двери с бледностью заметной,
И я не знал, как понимать, 
На пытку иль на подвиг смертный
Уходит мученица-мать!

А ночью голоса в передней
Я различал, восстав от сна,
И триумфатора победней
Входила в комнату она.

С букетами в руках входила,
С отцом беседуя, горда
Во всем спокойствие и сила.
 Как пела?  спросят
                           Как всегда!.. 

А завтра снова начиналось:
Под вечер паника, испуг
И так не разомкнуть, казалось,
Загадочный, волшебный круг.

Но вот пришел мой день отрадный.
Я был побалован судьбой.
Мать придала мне вид парадный
И повела меня с собой.

Меня слепили ложи, люстра,
Литавры, арфа все подряд.
И, полный радостных предчувствий,
Я был посажен в первый ряд.

Вот свет погас. И все затмилось.
Минуты прекратили бег.
С волшебной палочкою вырос
Передо мною человек.

И не сравню других открытий
Я с царством звуков. Как сквозь сон,
Внимал им шестилетний зритель,
До основанья потрясен.

То грома слышались раскаты,
То будто затихал поток,
То музыка звала куда-то,
А то в ней слышался упрек.

Поднялся занавес. Я вижу
Читающего старика.
Придвинула свечу поближе
Его дрожащая рука.

Я был знаком со стариками,
Но этим все же изумлен
Он пел и разводил руками,
Кому-то жаловался он.

Вдруг пламя вспыхнуло на сцене.
И из него явился черт,
Зал оживился в то мгновенье,
А я сидел ни жив ни мертв.

Я был напуган не на шутку,
А черт красиво начал петь.
До полуобморока жутко
Мне было на него смотреть.

Но тут, вглядевшись в маску злую,
Знакомого узнал я в нем.
Не так черт страшен, как малюют!
Я был отлично с ним знаком!

У нас в гостях он не был гордым;
Спокойный голос и шаги
Он был вполне домашним чертом
И ел с капустой пироги.

И возгордился я тогда-то,
Узнав того, кто предо мной;
Ведь я вчера запанибрата
Был с настоящим сатаной.

Но тут он вверх взмахнул рукою,
Стена раздвинулась, и зал
Увидеть смог уже такое,
Что я никак не ожидал.

Ну и попал я в перепалку:
Передо мной, ни дать ни взять,
Сидит задумчиво за прялкой
В чужом нарядном платье мать!

И мне потребовалось лично
На сцене проявить свой пыл

Комично это иль трагично:
Я к матери бежать решил!

Как роли поменялись скоро:
Теперь не я был в тупике.
Я видел, как у дирижера
Дрожала палочка в руке.

В меня растерянно уставясь
И не пытаясь скрыть испуг,
Сам сатана и доктор Фауст,
Как статуи, застыли вдруг.

Но тут же я на поле боя
Понес решительный урон,
Как явствует само собою,
Я был на место водворен.

Так я присматриваться начал
К оттенкам споров и обид.
И выглядел уже иначе
Актерский закулисный быт.

Он показался в новом свете.
Мне это причиняло боль.
Артисты ссорились, как дети,
Как лакомство, делили роль.

Мы с братом через щель забора
Высматривали, как идут
Походкой гордою актеры
На праздничный, но тяжкий труд.

Вот проплывают балерины
С привычной живостью невест.
Их жизнь, как вечные смотрины,
Им никогда не надоест.

А вот знакомые фигуры.
Мне их немудрено узнать.
То мой отец,
                усталый, хмурый,
К театру провожает мать.

Мне голос слышится тревожный,
В нем нотки нежности, тоски:
 Не простудись,
                     будь осторожней.
У вас там вечно сквозняки!

Он вслед посмотрит ей печально
И, будто для нее одной,
Вдруг улыбнется нелегально,
В душе гордясь своей женой.

Да, жизнь в семье прошла не пусто.
И ту семью я назову
Союзом жизни и искусства,
Кончая первую главу.