Макарка! окликнул гость одного из своих. К крыльцу подбежал самый молодой.
Высокий, крепкий, в поясе тонок. Про этого, видать, Глашка сказывала, что пригож, не врала. Глаза зелёные, огнём горят; воло́сья светлые и золотистые, точно льняная кудель. Сердце забилось чаще, Настасья мысленно отругала себя за нахлынувшую слабость, пригляделась: на царёва боярина чем-то похож уж не сынок ли? Теперь Настасья похвалила себя за наблюдательность догадка-то её тут же подтвердилась.
Чего, бать? гулко прокричал светловолосый. Поесть, помыться-то успеем? Всю ночь, почитай, скакали.
Васильке скажи, чтобы Беса моего оглядел: что-то поступь у него нынче неровна. Как бы чего не случилось, и ещё: пусть распорядится, чтобы его в отдельное стойло поставили, ну и Да он и сам всё знает, что да как
Да полно тебе, Никита Игнатьич! возмутился князь. Да я ж распорядился уже обо всём Поймав хмурый взгляд московского гостя, князь Тихон Фёдорович умолк на полуслове.
Боярин втянул ноздрями воздух, но тут же выдохнул, лукаво улыбнулся князю и пояснил:
Мой Бес, окромя́ меня, к себе только Васильку конюшего моего и подпускает. Вон наш Федька уж на что с конями обращаться мастак, а тоже подходить к Бесу не решается. Плетнёв тут же снова стал грозным и продолжил давать указания Макарке: Тимошке скажи, чтобы помывочную да мои покои поглядел. Догадываюсь, какие у них тут холопы расторопные.
Ой, обижаешь, Никита Игнатьич! взмолился князь.
Клопов-то хоть нет?
Откуда ж им быть, батюшка?
Макарка тут же предложил:
Может, я сам, бать? Ну проверю всё. Я ж тоже знаю, что да как быть до́лжно. Знаю, что на жёстком спать любишь, да чтобы киселя клюквенного не забыли приготовить, а в баньке, чтобы помимо дубовых, можжевеловый веничек сыскался.
Делай, как я сказал. Ты ж боярский сын! Пусть Тимошка хлопочет, а ты гляди у меня, девок князевых ла́пать не смей!
Да по́лно, бать! хохотнул Макарка и игриво подмигнул Настасье. Щёки у той ту же сделались пунцовыми. Боярин-гость тут же отвесил парню увесистого леща.
За что? со смехом завопил Макарка.
Объясню опосля, ступай.
Макарка крутнулся на каблуках, ещё раз хитро глянул на Настасью и посеменил к товарищам.
А ты, Тихон, людей моих определишь на постой и готовь дочку в дорогу. Завтра поутру на Москву отправляемся.
***
Когда пропели петухи, в Настасьину светёлку вошли Глашка, Дунька и тётка Лукерья. Одели Настасью во всё новое: длинную белую рубаху с золотым шитьём, поверх неё ещё более длинный парчовый сарафан; поверх сарафана летник с собольей оторочкой, богато расшитый золотом; в косу вплели шёлковые ленты, монисто коралловое на шею нацепили; на голову водрузили высокий соболий столбунец. Припрятанный у Лукерьи запасец всё же был потрачен. Однако обошлись без Глашки, отчего та злилась и всячески морщилась, стараясь показать, что ей не особо нравятся купленные накануне наряды.
С непривычки Настасья чувствовала себя неуютно: «А коль и впрямь царицей сделаюсь что ж, это всю жизнь такое носить?» Когда юная княжна вышла на крыльцо, её уже ожидали.
Все четверо московских стояли поодаль ору́жные, переминались с ноги на ногу. Макарка что-то шептал мордатому, оба посмеивались. Чернявый с длинными усами и куцей бородёнкой что-то нашёптывал на ухо своему коню, трепал рукой густую длинную гриву. Четвёртый стоял отдельно и не отводил взгляда от своего боярина.
Князь Тихон с московским боярином подошли к Настасье та упала перед отцом на колени, расплакалась. Князь Тихон перекрестил дочь, поднял её и обнял и тоже прослезился.
Жаль, мамка тебя не видит, процедил князь. Такая красавица выросла, вся в неё, в покойницу! Ну, с богом, доченька!
Княгиня Васили́на, мать Настасьи, преставилась ещё три года тому назад, подхватив какую-то непонятную хворь. Вспомнив мать, Настасья тоже всхлипнула.
Пора, сухо сказал боярин.
У самых ворот стоял крытый возок с широкими, обитыми железом гнутыми полозьями и толстым дубовым дышлом. В повозку была впряжена пара понурых приземистых лошадок. Окна возка, обитые медвежьим мехом по краям, были крохотные, отчего солнечный свет в повозку почти не проникал. Настасья забралась внутрь, вслед за молодой княжной в повозку втиснулась тучная тётка Лукерья. Третьей забралась вездесущая Глашка. Князь Тихон Фёдорович поперво́й и не думал Глашку с Настасьей в Москву отправлять, но настырная девка так на него насела!