Однако я не вспылил, поскольку чувствовал, что действительно был нескромен, и если еще в первый же вечер поссорюсь с офицером, который старше меня чином, это произведет дурное впечатление.Итак, я допускаю, что был неправ, но слушайте дальше. После ужина полковник и некоторые офицеры вышли из комнаты - мы ужинали в крестьянском доме. Осталось с десяток офицеров, и так как принесли меха с испанским вином, все мы развеселились. И тогда этот Оливье задал мне несколько вопросов насчет нашей армии в Германии и моего участия в кампании. Разгоряченный вином, я так и сыпал всякими историями. Что ж тут удивительного, друзья мои? Я уверен, вы меня поймете. Там я был образцом для офицеров своего поколения во всей армии. Я был первым рубакой, самым отчаянным кавалеристом, героем сотни приключений. Здесь же не только не знали про мою славу, но и смотрели на меня косо. Мудрено ли, если мне хотелось показать этим храбрецам, что за человека к ним прислали? Мудрено ли, если мне хотелось сказать: "Радуйтесь, друзья, радуйтесь! Сегодня к вам прибыл не кто-нибудь, а я, собственной персоной, сам Жерар, герой Ратисбона, покоритель Йены, человек, который прорвал каре при Аустерлице!". Но я не мог так прямо им сказать это. И я пустился вспоминать разные боевые случаи, чтобы они сами это мне сказали. И что же? Они слушали меня с полнейшим равнодушием. Увлекшись, я рассказал им, как провел армию через Дунай, и тут грянул дружный смех. Я вскочил, красный от стыда и бешенства: я попался на их удочку! Они, оказывается, потешались надо мной. Они были уверены, что имеют дело с хвастуном и лжецом. Неужто мне суждено быть принятым так конфланскими гусарами? На глазах у меня выступили слезы обиды, а они, видя это, захохотали еще громче.- Скажите-ка, капитан Пеллетан, что, маршал Ланн все еще командует армией? - спросил майор.- Насколько мне известно, да, - отвечал капитан.- Право, я готов был подумать, что теперь, когда прибыл капитан Жерар, в его присутствии едва ли есть необходимость.Снова грянул смех. Как сейчас, вижу все эти лица, эти насмешливые глаза, разинутые рты - Оливье с его длинными черными усами, худого и насмешливого Пеллетана, - даже юные подпоручики и те корчились от смеха. Боже, какое унижение! От ярости слезы высохли у меня на глазах. Я снова стал самим собой, холодным, спокойным, замкнутым, снаружи лед, а внутри пламя.- Позволено ли мне будет спросить вас, сударь, - обратился я к майору, - в котором часу состоится утренний сбор полка?- Надеюсь, капитан Жерар, вы не намерены изменить распорядок? - сказал он, и снова раздался взрыв смеха, который, однако, сразу стих, когда я огляделся вокруг.- В котором часу сбор? - резко спросил я у капитана Пеллетана.У него уже готов был вырваться насмешливый ответ, но мой взгляд заставил его прикусить язык.- В шесть, - ответил он.- Благодарю вас, - сказал я.Потом я пересчитал присутствующих и обнаружил, что имею дело с четырнадцатью офицерами, двое из которых были юнцы прямо из Сен-Сира4. Им можно было простить их неучтивость. Оставались майор, четыре капитана и семь поручиков.- Господа, - сказал я, переводя взгляд с одного на другого. - Я буду чувствовать себя недостойным этого славного полка, если не потребую у вас удовлетворения за вашу грубость, и буду считать вас недостойными его, если вы под каким-либо предлогом мне откажете.- Ну, тут у вас не будет никаких затруднений, - заявил майор. - Я готов забыть о своем чине и дать вам любое удовлетворение от имени конфланских гусар.- Премного благодарен, - отвечал я. - Но я требую того же и от всех остальных офицеров, которые надо мной смеялись.- С кем вы хотите драться? - спросил капитан Пеллетан.- Со всеми, - отвечал я.Они удивленно переглянулись. Потом отошли в другой конец комнаты и стали шептаться. Они смеялись. Видимо, все еще думали, что имеют дело с жалким хвастуном. Наконец они вернулись.