Егерь же показал, что Кулебякин самым недвусмысленным манером приставил князю дуло к затылку и выстрелил. Исправник проверил: с той позиции, на которую был поставлен Сапрыка, место происшествия действительно просматривается. Само собой, свидетельство какого-то Сапрыки немного стоит против слова такого блестящего молодого человека, но, с другой стороны, зачем бы егерю возводить напраслину? Мужик он немолодой, трезвого поведения и самых похвальных отзывов. Служит у генерал-губернатора в имении чуть не тридцать лет.
– Дело серьезное, – признал статский советник. – Требуется детальное расследование.
– Вот и я о том же. Не глухарку подстрелили – князя Боровского. Какой был мужчина! Половина московских дам в трауре.
– Я знаю, у Боровского была репутация ловеласа. Так, может быть, это п-преступление страсти? Любовная история, роковой треугольник, драма ревности?
Обер-полицеймейстер лишь руками развел:
– Очень возможно. Но вкусы у Боровского были изысканные, с субретками и демимонденками он не знался, признавал только женщин хорошего общества. И всегда был деликатен в связях, ни одной дамы не скомпрометировал. Настоящий джентльмен. Как прикажете полиции расследовать этакое дело? Моих держиморд в этом кругу дальше передней не пустят. Можно, конечно, действовать через прислугу, полицейские сыщики это отлично умеют. Но получится нехорошо. На след не выйдем, а шуму наделаем. Вторжение в частную жизнь почтенных семейств, справедливый гнев дам и их супругов… – Шуберт поежился. – Нет уж, слуга покорный. А вы в этом milieu человек свой. Можете действовать тактично, без огласки. Очень бы вас просил заняться этим делом. Право, Эраст Петрович, вам и труда большого не составит, а мне камень с души.
Статского советника долго уговаривать не пришлось. Задачка выглядела несложной, но любопытной.
2
Начал, естественно, с допроса егеря, для чего пришлось наведаться в Звенигородский уезд.
Разговор происходил прямо на месте трагедии – оно и нагляднее, и от чужих ушей подальше.
Антип Сапрыка, степенный мужик лет пятидесяти, неторопливо показывал:
– Молодой барин, что выпимши был, вон там стоял. А высокий, с усами, чуть спереди. Как наши-то зашумели и глухарь пошел, молодой на шажок вот этак назад отсеменил, и, гляжу, целит из двустволки прямо в затылок. А высокому невдомек – шею вытянул, глухарей ждет. Только я крикнуть хотел: «Барин, ружье повыше подымите!» – ба-бах! И кончено. Я обмер весь. Ох, думаю, беда какая. Что натворил, пьяная башка, кривые руки! Только гляжу – не шибко-то он и пьяный. Поглядел по сторонам, сторожко так. Меня не приметил, я вот тут за сосной стоял. Кругом пальба, все по глухарям содют, а он, убивец-то, на корточки присел, покойника туда-сюда пошевелил и только после кричать начал. Всё так и было, ваше благородие. Как на духу говорю.
И видно было, что, действительно, говорит правду.
Вопрос у Фандорина возник только один:
– Что ж вы, Сапрыка, сразу в полицию не заявили, следующего дня дождались?
Охотник опустил голову, закряхтел.
– Дык… Дело-то страшное. Барское дело. Тут только ввяжись. У него вон ружье мефертовское, тыщу рублей стоит, сапоги лаковые, часы на золотой цепке. Как накинутся аблакаты, сам заместо его в каторгу пойдешь… И не донес бы. Поп заставил. Я к нему, к отцу Константину-то, исповедаться пошел, сдуру: так, мол, и так. А он мне: «Не бери грех на душу, Антип. Стыдно тебе. Езжай, говорит, с утра в город, а я за тебя помолюсь». Ну я и поехал… Попутал меня долгополый. Теперь сам не рад.
– Нельзя же позволять, чтоб убийство сходило с рук, – рассеянно сказал Фандорин, прикидывая, как действовать дальше.
Пожалуй, теперь можно было потолковать с Кулебякиным.
В номере у богатого наследника и вправду оказался фонтан.