У шефа такому фокусу научился. У кого совесть нечиста, бывает, теряются.
Варвара Ильинична проницательный тюльпановский взгляд внутрь себя не пустила. Снова хихикнула, вот какая смешливая, а еще в чахотке. Пожалуй, все-таки несколько сдвинулась в рассудке от нежданного богатства.
– А что мне ее бояться? Это Софья Константиновна, бедняжка, как известие о Сергее Гаврииловиче пришло, все твердила: «Я последняя из Баскаковых, я последняя из Баскаковых» и плакала, плакала…
Барышня безо всякого перехода, еще не стерев с лица улыбки, всхлипнула и, пошмыгав носом, закончила:
– Я не из Баскаковых, я Скарпее ни к чему.
– Не скажите, голубушка Варвара Ильинична, – погрозил пальцем Папахин. – Вам баскаковское богатство, из волшебного толобаса добытое, вам, стало быть, и родовую реликвию в наследие. – Он оскалил крепкие, прокуренные зубы, выпучил глаза и зашипел по-змеиному. – А у нас, Папахиных, между прочим, тоже свой фамильный призрак имеется. За печкой у тятеньки старушка Трухорушка обывательствовала. Ma-аленькая такая, серенькая, шмыг да шмыг. Я ее в детстве ужас как боялся. В Ильинском, почитай, в каждой избе своя нечисть водится, и так испокон веку. Такие уж тут места, сударь мой. Что удивляться – Гниловская топь близко. Тебе что, Серегин?
Вопрос был обращен куда-то в сторону. Анисий повернулся и увидел в полумраке, за пределами освещенного круга от лампы, сутулого человечка, который был одет странно: в пиджачке и галстуке, но при этом в сапогах до колен. В руках человечек держал большую рыжую кошку, почесывая ей подбородок. Кошка от этого жмурилась.
– Об том доложу не вам, а Варваре Ильиничне, – с достоинством молвил плюгавец, искоса взглянув на чиновника в мундире. – Самсон Степаныч еще утром на почте корреспонденцию акцептировали, из Межевого ведомства, а вам ни слова-с. Считаю своим долгом как честный человек.
– Наконец-то! – радостно воскликнула хозяйка. – Справка об обмерах поместья?
– Самая что ни на есть новейшая-с, прошлогоднего производства.
– Слава богу! Теперь можно продавать. И в Ментону! В Париж! В Мариенбад!
Варвара Ильинична вскочила и закружилась по комнате – подол скромненького, видно, еще из прежней жизни, платьица попробовал было развернуться волной, но вместо этого неживописно обмотался вокруг ног барышни.
Папахин фамильярно подмигнул Анисию и кивнул на Серегина:
– Под начальство подкоп роет, шельмец. Думает, Варвара Ильинична возьмет его с собой в заграницы. И Мурка поедет. Теперь, когда со сватовством у него не вышло, Мурка ему заместо невесты.
– Некоторые животные твари много порядочней иных негоциантов, да, Мусенька? – Конторщик поцеловал кошку в нос. – Варвара Ильинична добрая, они нас с тобой беспременно в Париж возьмут.
– Одна у тебя только надежда и есть, – ухмыльнулся Егор Иваныч и пояснил Тюльпанову. – Знает, что я, как Баскаковку куплю, взашей его отсюда, взашей.
– Как же, купил один, – огрызнулся Серегин, не глядя на миллионщика. – Рафик Абдуррахманович больше вашего предлагают.
– Варвара Ильинична! – громогласно воззвал Папахин к вальсирующей барышне. – Ласковая моя! Неужто вы Баскаковку бритоголовому кумыснику продать думаете? Грех, ей-богу грех!
Хозяйка остановилась, весело ответила:
– Ничего не грех, а даже справедливо. От татарина пришло, к татарину и уйдет.
Рафик Абдуррахманович при этих словах приложил ладонь ко лбу и к груди, а потом коротко молвил, впервые разомкнув уста:
– Слово Махметшина твердое. Полтора миллиона. Прикажете – мои молодцы завтра доставят, а купчую можно и после.
Егор Иванович стукнул кулаком по столу – звякнули чашки:
– Он тут мечеть выстроит, с попами вас перессорит.