– Червонцев во времена Василия Темного, разумеется, еще не было, но так: уж гласит легенда. После встречи со Скарпеей мурза принял христианство, поставил на краю болота дом и женился на русской девице честного рода. На склоне же лет, овдовев, принял схиму и прославился многими благими деяниями и даже чудесами, за что и был позднее канонизирован под именем Святого Панкратия. Ну вот, а месяц назад, стало быть, Скарпея воротилась и забрала душу последней в роду Баскаковых. Во всяком случае именно так трактуют смерть Софьи Константиновны здешние крестьяне. Среди местных периодически распространяется молва, будто кто-то видел на болоте Скарпею-матушку, и этот самый казус с Баскаковой как раз пришелся на очередную волну подобных слухов: и один что-то такое якобы углядел, и другой. Уже несколько месяцев и без того никто на Гниловское болото ни ногой, а тут еще этакая катавасия.
Анисий озадаченно посмотрел на этнографа и велел:
– Про смерть Баскаковой рассказывайте как можно подробнее. Только идемте, поздно уже. На ходу доскажете.
Опять двинулись по освещенной ярким лунным светом тропинке, но медленнее, чем прежде, потому что теперь ученый то и дело оборачивался к собеседнику.
– Понимаете, тут, с одной стороны, конечно, случайное совпадение. Я легенду про конец Баскаковых хозяйке и гостям рассказал, а через несколько дней, когда печальная весть с Памира пришла, стало ясно, что род и в самом деле пресекается. Известие о гибели сына чуть не свело Софью Константиновну в могилу – сердце у ней надорвалось. Пролежала она сутки без памяти, хотела умереть, но не умерла. На второй день стала подниматься, на третий уже могла в сад выходить, гуляла там одна до ночи, плакала. В саду ее и нашли – приказчик Крашенинников и его дочка. Говорят, Баскакова лежала на земле и лицо у ней было просто ужасное: рот разинут, глаза из орбит вылезли. Пока в дом несли, успела только повторить два раза «Скарпея, Скарпея» – и отошла. Согласно медицинскому заключению, скончалась она от совершенно естественных причин – сердечный приступ, а все-таки, согласитесь, жутковато. Когда по роду занятий коллекционируешь легенды про ведьм, русалок и прочую нечистую силу, начинаешь понимать, что все это не просто суеверие. Как говорится, нет дыма без огня… На свете и в самом деле есть многое, о чем наши мудрецы не имеют ни малейшего понятия…
Владимир Иванович смешался, очевидно, устыдившись этого непросвещенного суждения, а Тюльпанов сосредоточенно задвигал бровями, стимулируя умственный процесс – от этой экзерциции оттопыренные уши Анисия заходили туда-сюда. Петров, засмотревшись на ушное шевеление губернского секретаря, чуть не споткнулся.
Заключение у Тюльпанова образовалось само собой:
– Никакой мистики в этой истории нет. Увидела Баскакова какую-нибудь упавшую ветку или, может, садовый шланг, вспомнила предание и вдруг сообразила, что она-то и есть последняя в роду. Испугалась, что это за ней змея приползла. Ну, тут больные нервы, надорванное сердце, вот и преставилась, царствие ей небесное. Обычное дело, и расследовать нечего.
Петров споткнулся-таки на ровном месте, ухватился за ствол осинки.
– А как же след? – спросил он, озадаченно глядя на губернского секретаря.
– Какой след?
– Разве вам господин Блинов не сказал? Видно, не успел. Или не захотел – он ведь, у нас материалист. В тот вечер дождь был. Так на дорожке, где Софью Константиновну нашли, на грязи след остался – будто некое пресмыкающееся огромного размера проползло. – Владимир Иванович покосился на отвисшую анисиеву челюсть и вздохнул. – В том-то и штука. Из-за этого и слухи, из-за этого и шатание. Крашенинников вокруг того места колышки вбил и навес натянул, чтоб след сохранить. Так что сами сможете удостовериться.
II
Удостоверился. По ночному времени видно, конечно, было неважно, но когда баскаковский, приказчик поднял натянутую на колышки парусину и посветил масляной лампой, Тюльпанов узрел явственную извилистую полосу, будто кто-то прочертил по грязи изрядной толщины поленом…
Впрочем, начать лучше не с этого.