А кого же доить?
Неужели не понятно? М-у-ужа! смеётся Наташа.
А-а! деньги, значит смутился я.
Уловив тональность, заданную Наташей в беседе, я старался ей подыгрывать, чтобы ещё раз не попасть впросак в моём возрасте и не прослыть человеком деревенского воспитания».
ТО, что я думаю о Наташе, нельзя произносить вслух: она бьётся как муха о ламповое стекло на уличном фонаре в Вероне. Ведь из её рассказа о своей судьбе, начатого под балконом Джульетты и законченного на узкой улочке, где старые дома связаны бельевыми верёвками, я, понял одно прошлого не изменишь и не вернёшь, его лишь можно оценить по-новому».
Когда Генрих закончил читать, Эдуард сказал:
Хорошо я согласен. Уговорили вы меня, вместе с Холодюком, ехать в Верону, а тебя, мама, уговорили они.
Уговорили. Сократим свой отдых в Бибиони на один день и заедем к
Джульетте в гости. Если, конечно, доедем.
Мы доехали. Сняли маленькую дешёвую виллу с видом на море: с посудой, холодильником, газовой плитой, и прочими необходимыми вещами, чтобы питаться не в ресторане, и одной спальней в две кровати и диваном.
Солнце, море и вода, какая красота!!! продекламировал Эдуард, если бы я здесь жил, то поэтом был!
Ну, да, с тебя поэт как с нашей мамы тяжелоатлет, сказал Генрих.
Дети мои, что-то вы стихами заговорили.
Остаёмся здесь навсегда станем поэтами! снова продекламировал Эдуард.
Нет уж никогда! Лучше дома будем тяжелоатлетами! сказал Генрих.
Ну, коль мнения разделились, едим домой к папе. Стихи писать будем там, и там же будем тяжелоатлетами сказала я смеясь.
Мы загорели так, что наши загоревшие тела, местами, покрылись черными пятнами. Облазившая пленка, с подгоревшей ранее на солнце кожи, превратилась в пепел черного цвет, и, как пигментация, выделялась на отдельных участках наших тел. Правда, она быстро смывалась, но выглядели мы необычно, и смешно.
Бибиони город-курорт. Всё там предусмотрено, чтобы люди прекрасно и цивилизованно отдыхали. Кроме этого, так же предусмотрено, причём, неназойливо, цивилизованно, чтобы отдыхающие оставили в нём привезенные с собой деньги. Но наверное, в благодарность за это итальянцы делают отдыхающим подарок, который не только умиляет, но и позволяет расслабиться, проверить свою устойчивость на спиртные напитки.
В Германии есть праздник знаменитый на весь мир, проходящий в Мюнхене «Октоберфест», В Италии, в Бибионе, есть праздник «Сентембрский фест». В Мюнхене на празднике пиво льется рекой. В Бибиони на празднике вино «льётся рекой». Удивило нас то, что если река в Мюнхене льется с повышенными ценами, то в Бибиони бесплатно. Не любитель я вина мне больше пиво нравится, но здесь не могла удержаться, чтобы не попробовать настоящих знаменитых на весь мир итальянских вин из бочек и возможно из рук самих виноделов. Если бы не дети, постоянно напоминающие мне, чтобы я прикрыла рот, открытый от удивления и любопытства, и наливала себе в рюмочку так, чтобы только дно скрыло, наверное, получила бы я какую-нибудь степень опьянения.
Неделя, отведенная нам для отдыха, пролетела быстро. Как было принято решение раньше, мы поехали домой через Верону.
Очень красивый город! Сняв отель на одну ночь, и прямиком, как говорят, никуда не заезжая, и нигде не останавливаясь, поехали к Джульетте. Без особого труда нашли улицу Виа Капелло 23, дворик, где «спрятался небольшой домик Джульетты». В ресторан, разумеется, мы не пошли, так как деньги дома и в Бибионе «оставили», но у статуи прекрасной Джульетты застыли.
Надо же, всё так, как Холодюк написал! воскликнул Эдуард.
Надо же, всё так, только Наташи не хватает, ему в тон съязвил Генрих.
Может быть, он её выдумал, правда, мама? спросил Эдуард.
Ну, протянула я «ну» слишком долго, не знаю. К сожалению, с господином Холодюком я не знакома. Вообще-то он журналист. Журналисты, как правило, редко выдумывают. Их основная задача, описать какую-нибудь историю, событие, запечатлеть момент из жизни. Выдумывают и сочиняют поэты, писатели.
Я передумал быть известным поэтом русско-немецким, живущим в Италии, я буду как Холодюк журналист из Германии!
Да, не знаю, кем ты будешь, постоянно меняя свои желания! продекламировала я в тон Эдуарду.
Ну и места здесь, в Италии, смеясь, сказал Генрих, если уж наша мама в рифму стала говорить! Приедем домой поэтами, папа не признает.