При чем тут бабушки? Да, каждую неделю. И причащаться. Ленка звала меня тогда, а я только на исповедь приготовилась. Не понимаешь ты ничего.
Я не понимаю? Я хотя бы Новый Завет читал. У меня с детства книжечка, маленькая, «гедеоновская», в школе раздавали. А ты всякий оккультизм читаешь.
Я уже не читаю!
Ладно, не кипятись. Приехали уже. Остановка «Пивзавод»!
Ничего и не пивзавод. Переименовали давно, «Иверский монастырь». Идем?
Нет. Подожду.
* * *На земле монастыря полным ходом шла стройка. Несмотря на это, и стены, и кое-где оставшаяся травка, еще не смятая тракторами и бульдозерами, все казалось окутанным какой-то другой, неясной, еще не испытанной тишиной. Стараясь не греметь металлическими набойками каблуков о каменные ступени, я добралась до строения, которое назвали мне по телефону, и робко постучала в старинную массивную деревянную дверь.
Мне открыла невысокого роста послушница в уютном фланелевом платьице. Она приветливо улыбнулась: «Матушка ждет вас».
Ой, а я это в штанах вот. И без платка, забормотала я, вдруг опомнившись.
Ну, что ж вновь улыбнулась девушка.
И я на цыпочках двинулась за ней по коридору. Тишину монастырского корпуса не хотелось нарушать, это было так же щемяще-трепетно, как не хочется тревожить сон младенца.
В небольшой келии навстречу мне поднялась матушка-настоятельница. И я, приветствуя, склонилась перед ней. Здесь можно приветствовать так, как я это понимаю. Я в другом измерении.
Мы говорили долго. Об обители, о строительстве, о том, какие люди идут в монастырь:
Вот приходила одна женщина, просила принять ее. Оказалось у нее маленькая дочь. Объясняю, что взять ее не могу: у нее есть обязанности перед дочерью. Так эта женщина говорит: «Я все поняла! Я дочку отдам бабушке и к вам приду!»
Потихоньку разговор зашел о вере. Я все чаще говорила «вот у одного человека», «вот одна моя знакомая», а потом «а вот у меня». И тут я не выдержала. И рассказала все. О молитвослове с золотым тиснением, о болезни и о лике Иверской на газетных страницах. О том, как не могу остановиться, читая молитвы перед единственной домашней иконой, право на которую долго отвоевывалось у родных.
Дай-то Бог, дай-то Бог! Ты православная христианка? спросила матушка.
Да!!!
Идем, благословлю тебя.
И матушка крестила меня широким крестом, а я уже сжимала в руке ее подарок книгу «Женщина-христианка».
А вот знаете, один человек начала я.
Лицо матушки вдруг просияло. Улыбается? Нет, лицо не изменилось. Но этот свет!
И сколько вы уже вместе? тихо спросила матушка.
С с кем?
А вот с этим самым человеком.
Я покраснела, произвела в уме нехитрые арифметические действия и ответила.
Это у вас навсегда. Это у вас настоящее, будто вслушиваясь во что-то, мне неслышимое, сказала она.
* * *В молчании я выходила из ворот монастыря.
Ну, что тебе матушка сказала?
Сказала это у нас настоящее, прошептала я. Идем.
Я шла. И он шел рядом. Мой будущий муж, будущий отец моего сына. Будущий священник.
Когда Бог рядом
Дела есть дела. Надо ехать. А ехать страшновато. Расстояние от неба до земли превратилось в единый седой водопад, внутри которого пропали все очертания. Такого синоптики не предполагали.
Сын, потирая температурящий лоб, ищет зонтик, неуклюже напяливает ветровку: засовывает руку в капюшон вместо рукава.
Зонт и капюшон нужны уже в подъезде: крыша прохудилась, трубу прорвало, и два настоящих потока льются у самой нашей двери и по центру подъезда. К первому этажу все это превращается в пару рычащих речек и растекается по бетону.
В машину залезть получается не сразу: сначала ее надо увидеть. А потом разглядеть, что воды у дверей по щиколотку.
Сразу достаем акафистник: акафист, что читаю каждый день у нашего домашнего образа Божией Матери, сегодня прочту в машине. Когда вокруг ничего, кроме белесой стены, не видно, колеса глубоко в воде, а свет дают только редкие молнии это уместно. «Радуйся, Благая Вратарнице»
Дождь постепенно мельчает, будто одумавшись. Однако по-прежнему заставляет держать в уме пословицу про хорошего хозяина и его собаку. Ни собак, ни людей вдоль трассы, и только один мужичок в распахнутой рубахе, веселый и пьяный, идет-шатается по своим разгуляистым делам, и дождь ему нипочем.