Напротив меня мягко плюхнулась девчуля лет двадцати. Я уже согрелся и обмяк. Очки запотевшие вытер, подышав в них автоматически. Окошко морозное нагрелось солнышком пронзительным, и вроде мороз-то сегодня чуть за минус десять, а солнышко настаивает, и вот заискрился колючий узор на стекле, дрогнул и потёк слезой, и я залюбовался невольно. Девочка спелая, шапочка вязанная, рукавички чистенькие, только-только с магазина будто, тоже уселась, поёрзала, быстренько осмотрелась, всё тихо, на меня чуток глянула, а я совсем дед для неё, у меня дочь старше её!.. Успокоилась и поехала, красотуля, говорю «Газель» обороты набирает, в этом месте тут Кавказ прям Иной поворот аж дух захватывает. Резко вниз, и под сорок пять градусов вбок и резко вверх, и опять резко вниз с острым поворотом. Девушка красивая, аж смущает. Спелая, шо черешня. Ей и косметики не надо. Кожа чистенькая, родинка на шее, глазки такие, что аж ух Удивительно, ресницы не крашены, а любой фотограф, я уверен Следом бежал бы, уговаривал. Очень хорошенькая девочка. Уселась, освоилась, по сторонам посмотрела, всё нормально, ни каких безобразиев, на узор в окошке залюбовалась, вздохнула, задумалась Улыбается!.. Ей-богу, мужики. Сидит мелочь пузатая, о чём-то своём думает, на окно заиндевелое смотрит и улыбается!.. Вот-вот расхохочется!.. Глаз не оторвать, до чего хороша. А и вправду красиво-то!.. Маршрутка бежит резво, водила опытный, на поворотах деликатно притормаживает, но скорость держит по-пацански солидно.
Между нами в «Газели» и солнцем огромным редкий лес наверху песчаного утёса. И это самые сильные, выжившие. Тут и дуб молодой, корнями в песчаный обрыв вцепился из принципа, и берёзки-молчуньи, и осина нет-нет встречается. Редколесье рябит, быстро играя лучами на узоре окна, по глазам бьёт мягко, а небо заволокло яркой облачной дымкой на все лады. От мрачно-серого до детско-бирюзового Красота неописуемая Девушка залюбовалась, аж глазки светятся, губки сочные растянула, зубки сахарные влажные Ах, как хороша Бровки дрогнули, прислушалась в мерном гуле машины, телефон из-за пазухи вынула, варежку сняв:
Да-да, мам Ало. Ало?, тревожно головку прелестную наклонила, Мам?.. Я узэ еду Да мамусь, я узэ еду, послушала внимательно, закивала тревожно, Я есё потом бабусе хлебусек пъенесу и домой. Ага?, и снова тревожно бровки морщит, слушает, Ага Да-да, мам!.. Я на майшьютке! Ага!.., бровки совсем сморщила, видно мама беспокоится, спрашивает чего-то. Ко мне вежливо наклоняется, мягко телефон к шубке прижимает, Это зи тъиста десятый номей, дядя? Да?.., я кивнул, потрясённый, Это тъиста десятый, мам!, кричит радостно, Дядя сказав это тъиста десятый!.. Скоя я пъиеду, мам!.. Ага?.., опять долго слушает, варежкой носик промокает, послушная, Не!.. Меня дедуська на масинку посядив, и я поехала А возле ыынка я выйду, не забуду. Угу?.., и опять чего-то слушает, пальчиком точёным джинсовую коленку поковыряв, разговор заканчивая, У-у-у!.., не соглашается, Я бойсая!.. Мам! Я узэ бойсая у тибя!.., смеётся, облегченно вздыхает, краснея, сделав ответственное дело, И я тибя либлю!, целует телефон звонко, Оцинь-оцинь либлю!.. Пока!.. Пока, мамуся!.. Исё две остановки мине!.. Ага?..
И мы уже въезжаем в Автозаводской район, и я выхожу на морозное солнце в искристых снежинках, и долго смотрю вслед «Газели»
____________
Комса* я долго брыкался, пытаясь не принимать это, но уже привыкаю. «Комсой» коренные тольяттинцы называют один из трёх основных районов города Комсомольский, где я и проживаю, на ул. Коммунистическая, если чё, Марин.
****
Диман Матюшов.
Если вы ни разу в жизни не пытались разжевать обломок шифера, то вам вряд ли это можно понять, согласитесь?
Будешь?, напарник мой, Диман Матюшов, протягивает закоченевшую на морозе честную половинку шоколадки, откусив перед этим деликатно. Я взял покорно, сунул в рот, жую
Тут надо опять вернуться к шиферу, ибо именно этот грохот в голове должен происходить у каждого, как мне кажется, если кому надо аккуратно прожевать кусочек. Вкусный, с орешками и карамелью, пузатенький огрызок дробится зубами на холоде с таким громким звуком, аж воробьи на ветке переглянулись, смолкнув тревожно. Пол-часа назад лишь только мы с Димой спокойненько так себе надрывались из последних сил на крыше, долбя наледь, и ни чего не предвещало беды, как вдруг Диме кто-то позвонил, и вот мы уже пулей рванули к его бабуле в другой район, и тащим уже маленькую сухую бабушку в мягких носилках по лестнице подъезда, а врач «Скорой помощи» путается у нас под ногами: