Но как-то в суфийской книге я увидел эту фразу, изложенную несколько по-другому: «Учиться учиться учиться». И тут меня словно пронзило смысл фразы заиграл новыми гранями! Суфийскую мудрость, представлявшую собой трехслойную вложенную друг в друга мысль, наш бывший вождь просто смял сапогом, превратив ее в плоский «блин», доступный пониманию любого дебила.
Суфии терпеливо объясняли ученику, что прежде чем он начнет что-либо понимать, ему придется научиться тому, как следует учиться, пройдя стадию шариата заучивания простого набора правил надлежащего поведения. После этого (и только после этого) он будет допущен на следующий уровень путь тариката, где под руководством опытного наставника начнет изучать священные тексты, постепенно постигая то, как их следует трактовать. И только после этого ему откроется путь хакикята проникновения в смысл ранее выученных и приблизительно понятых священных текстов.
Наша же, старательно заученная и линеаризованная до лозунга, мысль заключалась в том, что надо упорно долбить, долбить и долбить рекомендованные тексты, не очень-то задумываясь над их смыслом. Дело облегчалось тем, что смысл в них и не закладывался. Они представляли собой набор команд, идеально приспособленных для бездумного исполнения.
Кто бы объяснил мне это «на заре туманной юности».
Почему-то стало грустно.
HE или SHE
Как-то давно в «ленинке» я заказал одно из первых изданий Винни-Пуха, напечатанных в Нью-Йорке в 1935 году. Начал неторопливо (в темпе моего знания английского языка с перерывами на словарь Мюллера) перечитывать его, как вдруг обратил внимание, что Пятачок там упоминается как «she» она. Вот так-так
А ведь тогда вся трогательная дружба Винни-Пуха и Пятачка становится понятной и обретает смысл. Именно светлая дружба мальчика и девочки с оттенком легкого, необидного, покровительства со стороны мальчика. И тогда понятен эпизод с подарком букетика фиалок Пятачку и Да все сразу становится на место.
Я запомнил свое открытие и как-то упомянул об этом в переписке с приятелем, который знал эту сказку наизусть. Он сразу поправил меня никаких мальчиков-девочек he и только he. Я бросился в «ленинку». За прошедшие годы издания 1935 года перекочевали в музей библиотеки и пришлось идти туда. Заказал. Получил. Открыл he! Перепроверил тот же результат. Может, я все сочинил и сам в это поверил? Перечитал воспоминания Кристофера Робина в одном из писем он все же упоминает Пятачка, как she, но только в одном-единственном месте.
Я смирился с Пятачком-мальчиком, но в глубине души все же надеюсь, что уж Алан-то Милн прекрасно понимал, что такая трогательная дружба может быть только между мальчиком и девочкой. И писал именно о ней, какие бы местоимения он не употреблял при этом.
ПЛАТОНОВ
Платонова я открыл для себя несколько неожиданно. У моей мамы не было высшего образования, но был природный ум и природное же чутье на настоящие вещи. Как-то я увидел у нее сборник рассказов и повестей неизвестного мне писателя с простой фамилией. Мама читала его внимательно и с уважением. По молодости я отнес это к ее доверчивости к печатному слову и не обратил внимания на непритязательный серенький томик.
Потом, в херсонской областной библиотеке я увидел свежее издание избранного Андрея Платонова и чем-то этот томик привлек мое внимание. Полистав немного, я наткнулся на повесть «Джан» и не смог оторваться. Прочитав ее до конца, я проглотил оставшиеся повести и рассказы и долго не мог придти в себя. Передо мной открылась ранее неизвестная мне бездна другого русского языка, каждое слово в котором прочно сцеплялось с другим, поворачивалось непривычной гранью и от этого возникала вспышка понимания, порой ослепляющая неожиданностью и нескончаемой глубиной. Хотя все слова были знакомы ни одного неологизма или редкого термина. Позже я прочитал у Бродского, что язык Платонова это «язык тупика бешеная философия сюрреализма». Не совсем согласен с ним, но то, что в тупик загнали самого Платонова, и это неизбежно повлияло на его язык, несомненно.
«Одухотворенные люди», «Девушка Роза» я ничего похожего о войне раньше не читал. Там не было пафоса, люди действовали и говорили естественно, но небытийно, необыденно. Они говорили, подобно героям Древней Греции, для которых та Греция была не Древней, а их повседневной жизнью. Их хотелось слушать и понимать. Кстати, недавно я прочитал версию того, что повесть «Они сражались за Родину» Шолохову написал Андрей Платонов в качестве «литературного негра». После прочтения рассказов Платонова о войне я допускаю такую возможность.