Я опять ныряю в кабинет и некстати Зоинька как обычно разговаривает по телефону, на этот раз с нервным молодым человеком. Суть беседы: что будут делать вечером? Мне становится неловко, и я опять выхожу в коридор: гуляю, а дело ждет. Вчера взял бумаги домой поработать, не сделал и забыл их Сегодня, слоняясь по коридору, подсчитал, что ласковый старичок и молодец с огненной растительностью тратят на курево в два раза больше времени, чем на работу.
Мне неудобно и даже опасно для здоровья находиться в помещении, когда к Зоиньке приходят ее подружки пощебетать о милых пустячках, без которых, оказывается, нельзя прилично существовать.
Мы отравимся, Тимофей Маркелович, предупреждают девочки.
Н не надо вредно легкие, поджелудочная, неуверенно отбиваюсь я. Поздно! Как три пистолетных дула, целятся в меня еще три сигареты Я успеваю выскочить в коридор размышляю Подружек Зоиньки почему-то никто никогда не спрашивает и не ищет, а они ведь на работе и часто в разговорах упоминают прекрасные слова «аванс», «получка», «премия», «тринадцатая». Бывают дни, когда подружки не уходят совсем: варят супы, обедают, учатся вязать, примеряют «фирму» и ширпотреб и даже успевают при надобности вздремнуть.
Работать мне совершенно некогда: я все время болтаюсь по коридору и вызываю нездоровый интерес у сотрудников из других отделов. В коридоре от безделья наизусть выучил «Памятку», ведающую о том, как надо продуктивно работать, как беречь свое и чужое время, не повышать голоса и т. д. Все правильно. Раздражает меня только один пункт «Будь особенно корректен с женщинами» Но почему никто не написал, чтобы женщины были корректны с нами, мужчинами?
Но работать надо, что-то в последнее время подозрительно молчалив и вежлив со мной шеф и давно не рассказывает набившего оскомину анекдота.
И я решаюсь: вытаскиваю стол в коридор, поближе к кабинету шефа, и сажусь работать. И ко мне скоро привыкают, полагая, что у нас ремонт.
А вчера произошло маленькое радостное событие. В другом конце коридора появился еще один стол, а за ним гражданин.
«Выжили некурящего, квелого, торжествую я, теперь я не один, теперь жить можно».
Невыдуманные истории
Жив, курилка!
На приеме в поликлинике доктор, разводя руки, авторитетно заявил молодой маме: «Не волнуйтесь, голубушка, но ребенок развит плохо: головку только в одну сторону поворачивает, в сердце нежелательные шумы, судя по всему, прогрессирующий рахит нас ждет Будем лечить, а что получится трудно сказать». Мама не дослушала толком до конца эскулапа, скорей домой, в слезах вся жизнь кончается, ребенок не жилец А бабушка притянула к себе чадо, да и молвила: «Красота неописуемая! Есть же ангел небесный!» И все заулыбались, все забыли. А внучка к 17 годам расцвела, как молодая яблонька, без всякого лечения. Внешность оглядываются, фигурой хоть на конкурс красоты выставляй: 90-60-90! Здоровье слава богу!
Бабушки давно нет на белом свете, а врач тот жив-здоров, в поликлинике прием молодых мам ведет.
Сказ про Ивана Колоскова
В проулке, у своего дома, вернувшийся из очередного отсидки в тюряге за драку, Иван Колосков утверждался, кочевряжился. Ловко поворачиваясь во все стороны огромным, похожим на пивную бочку туловом, размахивая ручищами-клешнями, он держал речь«Я Иван Колосков Морда моя протокольная Здоровья стальная На спор любого быка сшибу». В деревне охочи до зрелищ: мужики, кто посмелее поближе подтягивались, бабы издалека любопытничали, ребетня под ногами винтовала. Одним словом, люд потихоньку прибавлялся. А еще больше народу собралось, через два дня, не считая этот, на деревенском погосте Хоронили Ивана Колоскова, осилившего за неполный день и ночь молочный бидон с брагой
Чок-молчок
Варваре нашей в каждодневной суете, беготне по городу нет да нет старинный друг встречается, чуть ли ни с детских лет в нее влюбленный, но не покоривший вершину счастья. Как увидит, загорается весь, не молчит, слова про наболевшее, про любовь и чувства разные из его уст так сыплятся: в гости приглашает, на свиданье намекает. Она каждый раз его одергивает, отбивается, женатые, мол, семьи, дети, а тут любовь, об этом ли говорить в наше время. А годы летят, пачками по пять штук, только отскакивают, а друг детства не меняется, каждый раз при встрече слова новые про любовь находит, отродясь ею не слыханные, ни от мужа, ни от детей, только в книжках читанные, давно позабытые. Тревожит сердце Варвары друг детства. И не сознается себе Варвара, что уже слабеет в защите, ждет Варвара встреч, слов ласковых, любовных, только ей предназначенных, они для нее как отдушина от будничного засилья. Даже заволновалась в последнее время давно друга не видно.