Да, как же? Да, где же у меня лысина? Вы категорически не правы. У меня нет ее!
Щас гагантию даю, будет. Не пгопадать же моему слову дагом.
Как вы можете такое говорить, вы же социальный работник? Где ваша совесть?! визжал бесстрашно профессор, после того как отбежал от гиппопотама, пардон, работника соцзащиты на безопасное расстояние и смог дальше сохранять свою жизнь и здоровье волос на своей голове. Быстро бегая вокруг дубового стола, на безопасном расстоянии он смог продолжить борьбу за справедливость и свободу выкрикивания лозунгов за мир во всём мире. Во время забега Эрос лишний раз удостоверился в истинности библейских слов, которые в страшные минуты всегда приходят на память.
«Можешь ли ты удою вытащитьлевиафанаи верёвкою схватить за язык его? вденешь ли кольцо в ноздри его? будет ли он много умолять тебя и будет ли говорить с тобою кротко?
Не успел он вспомнить это, как на ум нахлынуло следующее библейское описание того же объекта.
«Надежда тщетна: не упадешь ли от одного взгляда его? Нет столь отважного, который осмелился бы потревожить его»
Мама, караул! Самка бегемота, не отставала. Она тоже боролась за свое право сидеть в своем кабинете в тишине и без назойливых посетителей, изгоняя их от своего кабинета, всеми доступными для этого способами и средствами, потому что только покажи, этим паразитам, слабину, сразу повадятся толпами таскаться и попрошайничать, потом не отвадишь. Ради такого святого дела, можно было и побегать на досуге, что она с успехом и делала. А её приятель, наблюдая за всем происходящим, умирал в это время от смеха.
Эрос почувствовал, что его сил надолго не хватит и решил прекратить забег, прокричав мадам через плечо:
Вы, что меня, забыли? Я же вчера вас консультировал, вы свою сумочку у меня забыли, а я просто пришел вам её отдать.
Давай!
И мадам вырвала сумочку из рук профессора. Остановившись и отдышавшись, произнесла басом:
Пговаливай. И чтобы больше я тебя здесь не видела.
Эрос тут же провалил, по ее слову, быстро выбежав вон из кабинета. Он был довольный и счастливый. Жизнь не окончена, и она продолжается.
Бородконоситель живо поинтересовался у гиппопотама про него:
Кто это был?
Потом расскажу всё. Не до него мне сейчас. Потом.
Глава восьмая. Будни и не будни
Звездина поздно вечером вернулась домой со своего первого выступления. В квартире она застала профессора в очень веселом, можно сказать, подозрительно веселом настроении. Но он не был пьян, и именно это было самым подозрительным.
Он встретил Марию в дверях с довольной улыбкой на лице и с её старенькими, потрепанными, бывшими туфлями, нынешними тапками, в руках.
Профессор был очень любезен.
Как ваши успехи, дорогая? А я победил и на этот раз! Я ведь сразил этого левиафана! Этого дракона во плоти мадам Шкуродеровой! Я сказал, ему, то есть ей, впрочем, какая разница, главное, что я все сказал!
Звездина похоже его совсем не слышала.
А меня-то так встренули, вы бы тока поглядели, как меня встренули! Эх, зряшно, что вас там не былО, вы бы за меня, Скупердомыч так бы возгордились, нипочём зря бы возгордились.
Я ей в лицо, Маша, так и сказал, кто она есть. Думают, вес имеют за сто с лишним килограммов, значит им в этой жизни можно всё?! А, вот и нетушки, есть еще желающие постоять за землю русскую! Или сразу полежать во сырой земле! Ха-ха!
Расчувствовавшись не на шутку, Эрос пустил горькую слезу о себе, возможно невинно убиенном. Что скрывать, у Эроса были шансы стать таковым. Работники в таких заведениях шутить не могут. Им давно не до этого.
Директор добро дал на следующие мои концерты. Он мне так из-под шторов хлопал, так хлопал. Как скаженный руками махал, махал, чтобы я, значица, до него добёгла. Я тока подбёгла, а он мне хлоп в руки мешок с мукой и говорит:
Беги быстро с им на кухню, я тама распорядился, чтобы тебе за выступлению пару кило сыпанули.
Пока профессор с прислугой беседовали каждый о своём, но каким-то странным образом друг с другом, из комнаты вышла недовольная, заспанная Ева. Следом выбежали собаки. Она оделась и отправилась с ними на улицу погулять. Все были злые и голодные.
Ева прошла мимо беседовавших в полном безмолвии. На неё не обратили ни малейшего внимания и беседа в монологах продолжалась.