А как же ты его попросил, если не слышишь ничего, да и язык не знаешь? Бориса всё более заинтересовывала эта история, отчасти похожая на его собственную.
Язык я немного выучил за два года, а слышать мне зачем, я ему головой и глазами показал. Он сигарету из пачки достал, мне в рот сунул, а я не курил сроду, спортом занимался, в чемпионатах страны по самбо участвовал. Тут он зажигалку к сигарете подносит, чтобы я, значит, закурил, я одну руку из-за спины тихонько вытаскиваю, чтобы незаметно было, к огоньку склоняюсь, а сам рукой до шеи его добрался и сжал со всей силы там, где артерия сонная. Хрустнуло у него там, он и сник. Борис представил себе такую лапищу на своей шее и поёжился.
Теперь дело секунды решали: сникшего хватаю и к тому, что напротив сидит, а этим прикрываюсь, как щитом. Как и предполагал, он первую очередь в этого немца выпустил, а мне времени хватило, голову ему свернул, как цыплёнку. Машина останавливается, видно выстрелы услышали, я к двери, а впереди себя немца держу. Водитель дверь открывает, а на него фриц вываливается. Пока до водителя дошло, что к чему, я его очередью и пришил.
Ну а дальше-то что? Борис уже был весь в нетерпении.
Ну, а дальше просто: подбегаю к кабине, из неё офицер выскакивает, меня увидал, за пистолетом в кобуру полез, да куда там. Я его в охапку и назад в кабину, по черепушке слегка пристукнул, чтобы не мешал, да за руль сел. Дорога там ведёт к линии фронта до самой передовой, я на карте видел, когда в поиск отправлялся. Ну, хотя бы несколько километров проскочить, пока немцы очухаются. Как гул орудий услыхал, машину в лесочек загнал, офицера в чувство привёл и пошёл. Передовую мне переходить знакомое дело, сколько раз бывало. Желательно брешь в обороне найти, где можно тихо пробраться. Ночи дождался, офицера посадил на поводок, в рот кляп, чтобы голос не подал, и вперёд. Через немецкую линию траншей перевалили тихо, но потом заметили нас и такой огонь открыли, как будто наступление началось, тут меня второй раз прихватило. На этот раз в бедро, сапог сразу кровью наполнился. Рану перетянул, да бедро не рука кровь вытекает помаленьку. Я бегом, и офицера пинками подталкиваю, чувствую, что слабею. Эх, не дотянусознание бы не потерять. Тут окрик, как музыка:
«Стой, кто идёт, стреляю». Отвечаю: «свои, разведчик я, веду языка, только стоять не могу, ранен». И упал, больше не помню ничего. Лука судорожно вздохнул, воспоминания взволновали его. Он смог продолжить только через несколько минут, на этот раз Борис не торопил его, понимая, как тяжело даётся этот рассказ. Очнулся в медсанбате соседней дивизии, в её расположение вышел. Рассказал всё, как было, только про напарника соврал, заявил, что убило его. Стыдно мне стало за человека такого. Наградили меня.
Месяца полтора провалялся в госпитале в тылу, подлечился и в свою часть попросился. Нашу роту разведки сильно потрепали, из стариков почти никого не осталось. Мне пополнение дали обучать, командир сказал, что пришлёт мне помощника боевого.
Ну, как-то раз вызывают меня в землянку штабную. Вижу там, кроме командира полка ещё кто-то, свет от коптилки тусклый, не узнал поначалу. Комполка и говорит: вот тебе помощник обещанный, познакомься. Я подхожу ближе и узнаю того, напарника бывшего. И он меня узнал, не ожидал увидеть живым. Видно у меня лицо до такой степени изменилось, что он в ужасе попятился к выходу и выскочил наружу, я за ним. Он бежит к леску неподалёку, и я за ним. Сзади, слышу крики: «стой, что случилось». В леску его и догнал, кровь в голову ударила, себя не помнил, горло его сдавил и задушил вот этими руками. Пока люди подбежали, он уж не дышал. Меня долго таскали, допрашивали, обвиняли в том, что я и сам шпион завербованный, а этого мне приказали убрать, чтобы он показаний не дал. И судили за самосуд.
Лука надолго замолчал, молчал и Борис. Его до глубины сердца поразила схожесть судьбы этого парня с его собственной.
Значит, нам суждено держаться вместе, наконец, смог произнести он.
В бараке было натоплено, около печки притулился новенький. Борис внимательно его рассматривал: лет под сорок, с редкими седыми волосами, круглые стёкла очков на тонком, длинном носу придавали какое-то печально беззащитное выражение всему его лицу.
Понимая, что такому человеку придётся здесь несладко, Борис подошёл к нему и протянул руку:
Борис.
А меня Лазарем Моисеевичем зовут, вскочил на ноги новенький, Лифшиц моя фамилия, Лифшиц.