Стал припоминать свой опыт. Недовольство внешностью появилось у меня, как водится, в подростковом периоде, примерно в 12 лет. По возможности я старался не думать об этом, потому это что не принято. «Мужчина должен быть немного симпатичнее обезьяны, и нечего заниматься самокопанием». В этот раз я начал рассматривать свои фотографии. Со страниц фотоальбома на меня смотрел подросток, юноша, а потом уже и мужчина в расцвете сил. Рассматриваю эти фотографии и понимаю, что на каждой из них вполне нравлюсь себе. А в тот момент, когда фотографировался, не нравился. Казался себе или слишком худым, или толстым, или с резкими чертами лица, или слишком взрослым, или слишком молодым. Я был в такой же ситуации, как мои красавицы-клиентки и герои сказки «Волшебник Изумрудного города». У нас уже все было, но мы этого не видели.
Тогда-то я понял, что если продолжить линию времени вперед, то с уверенностью могу сказать: даже если сейчас я себе не нравлюсь, то это мое заблуждение. Пройдет время, и я буду смотреть на эти фотографии с мыслью: «Глупец, здесь-то тебе чего не хватало для счастья?» Так почему же мне не сделать это прямо сейчас? Это понимание сняло груз переживаний за свою внешность. А также натолкнуло на мысль, что страдания вызваны не объективными фактами, а субъективной их оценкой. Не реальность делает нас счастливыми или несчастными, а отношение к ней.
Наше размышление подкрепляется как народной мудростью2, так и современными исследованиями. Профессор калифорнийского университета Соня Любомирски проводила большое исследование, где выявляла причины, которые мешают человеку быть счастливым. Она обнаружила, что люди думают, что когда у них будет другая работа, семья, больше денег, то тогда-то они и будут счастливыми. Большинство из нас считает, что как только мы получим недостающую часть, сразу станем счастливыми.
Поиск недостающей части или поиск себя?
Профессор Любомирски обнаружила, что недостающая часть появляется вновь и вновь. Происходит гедонистическая адаптация. Человек привыкает к новым условиям, и погоня за недостающей частью продолжается вновь. Погоня будет бесконечной, а полученное счастье эфемерным и кратковременным.
Мы же с вами знаем этот феномен в иной формулировке: «Человек привыкает ко всему и к хорошему, и к плохому». Ключевая мысль в том, что счастье в большей степени зависит не от ситуации, а от нашего отношения и действий. От жизненной позиции человека, от его внутренней активности. По сути, от способности удержать состояние цельности, единство всех частей, то есть само состояние счастья.
Виктор Франкл развивает и проживает эту мысль в тяжелейшем контексте, в ситуации фашистского концлагеря3. Он видит, что даже в этих чудовищных условиях некоторые люди сохраняют волю к жизни и пространство для радости. Ключ к этому опять-таки внутренняя активность самого человека.
Сейчас у нас, слава богу, нет концентрационных лагерей. Однако современный житель мегаполиса часто стеснен обстоятельствами работы, нехваткой времени, трудными условиями жизни, постоянным стрессом. Общаясь во время тренингов с сотнями сотрудников офисов, я выяснил, что большинство из них считают офисную работу и состояние счастья несовместимыми явлениями. Чаще всего офис сравнивают с тюрьмой.
И это сравнение можно понять. В тюрьме человек ограничен в пространстве, в режиме дня, в содержании своей деятельности, в социальных контактах. Частично эти ограничения встречаются и в содержании работы по найму. Место работы, график, цели и задачи определяет кто-то другой. Человек как будто сам себе не хозяин. Офис и тюрьма места с высокой степенью ограничений.
Существенное отличие состоит в заинтересованности работодателя как минимум в том, чтобы работник был здоров, производителен и по возможности любил свою работу, так как это повышает его эффективность и лояльность. В тюрьме не стоит задачи, чтобы заключенным было интересно. Скорее ставится обратная задача сломать человека, сделать его пассивным. Неслучайно эта служба называется «исполнение наказаний».
Когда я начал проводить журналистское расследование о жизни в тюрьме и адаптации после нее, мой замысел заключался в том, что если человек в суровых условиях заключения может быть счастливым, то в условиях ограничений офисной жизни счастье тем более достижимо4.