Отец стал хмурый.
Ой, хватит вам, сказала мама и ушла в туалет.
Она ушла.
И не стыдно тебе? Взрослый парень, а мать за ним до сих пор гавно убирает. Тьфу, блядь.
Я не смотрел на него и ничего не отвечал. В груди у меня что-то закипало.
Пульт отдай.
Я отдал пульт и пошёл одеваться на улицу.
Куда?
Гулять.
Сначала навоз в конюшне вычисти.
Когда я чистил гавно в конюшне, тогда я обзывал и дразнил отца. Становилось легче. И потом уже весёлый я шёл гулять.
Я неблагодарный сын. Потому что я затаил обиду на отца в далёком детстве.
Моя обида это его запои, которые длились недели или месяцы. Некоторые люди пьют и становятся весёлые и радостные. С моим отцом было всё наоборот. Он разговаривал с телевизором или невидимым собеседником. Он кричал, плакал, ломал вещи, заставлял нас отжиматься и неустанно учил жизни. Он срал словесным негативом. Иногда брался за ножи или топор и сидел так на стуле, на диване или на полу.
Я всё делаю ради вас, а вам на меня похуй! Уроды! это была его коронная фраза.
Я умышленно забывал всё хорошее, что он говорил пьяный. Я ждал, когда он поговорит со мной трезвый. А трезвый это был абсолютно другой человек. Он был весёлый и злой, и весь в работе. Когда мы работали вместе, мне было хорошо. До тех пор, пока он не выжимал из нас восьмой пот. Тогда я его искренне ненавидел. Но ненависть это доброе чувство. Ненависть это демонстрация своего недовольства. Он видел наши надутые и красные рожи и давал нам отдых. Куда хуже была обида, подкармливаемая временем.
Обида к нему внутри меня нарастала. И в итоге дошло до того, что пьяного отца я перестал слушать совсем. А у трезвого спрашивал только одно:
Почему ты так пьёшь?
Тебе не понять, отвечал он иногда или просто молчал.
Я не получал внятного ответа, и обида не проходила. Чем дольше я хранил обиду в себе, тем невозможнее её было выкинуть. Так между мной и отцом образовалась пропасть. И пропасть такая огромная, что не добросить даже крик.
Угланом я не думал о таких вещах. Я любил играть. В тёплые времена с братьями мы играли в машинки. Они ездили на машинках, возили грузы. А я строил дороги, косил сенокосы, собирал камни.
Бррр
Вжж
Мне нравилось смотреть, как на моих дорогах появлялись колеи; как на колёса машинок налипала и слетала грязь; как травянистая поляна после наших игр превращалась в выжженную землю.
А зимой, когда я оставался один, то играл в пластилин. Я лепил уткочеловеков, и называл их челобуки. Я лепил для них дома, машины, лодки, космические корабли. В этом мире был даже злодей стальной крокодил (держалка от штор). Я придумывал разные сценарии, в которых этот злодей грыз челобуков. Кого-то я спасал, кого-то нет.
Помогите, спасите! кричал я вместо, погибающего челобука.
Отец видел мои игры и смеялся.
Печку иди топи. Спаситель!
Я разжигал печку, бежал обратно к пластилину и погружался снова в свой мир.
Стальной крокодил разгрыз лодку вместе с челобуком.
РРР
А потом я слышу опять голос бати.
Ты ничего не чувствуешь?
Нет.
Мы горим, Алёшенька!
Я молчу, потому что не понимаю его.
Трубу ты не открыл! Дым! Не видишь?
Я спохватился, побежал открывать трубу (задвижку). Но весь дом был уже в дыму.
Мне интересно, что было бы, если меня не было? спрашивал он.
Я молчал. Я никогда не извинялся. Я смотрел в пол и молчал.
Так ведь можно угареть и сдохнуть. А теперь будем улицу топить.
Глава 5
Музыка
Батя забухал. Пьёт неделю. Приходит домой без какой-либо закономерности. Включает музыку на полную громкость. Подпевает, смеётся или громко храпит.
Можно мы пойдём погулять? спрашиваем мы с братом.
Нет, сидите дома.
В такой обстановке было тяжело учить уроки или о чём-то думать. А я любил учить уроки. Мы ждали, когда он захрапит и сбегали. Потом он ждал нас ещё более рассвирепевший.
Он слушал Сплин, Смысловые галлюцинации, Чичерину, Би-2, Танцы минус, Земфиру и проч., и проч. Сначала моя душа отторгала эти однотипные замкнутые мелодии и куплеты. Со временем они понравились, не знаю почему. Особенно, Сплин. У него хорошая простая музыка и интересные тексты.
Время шло. Батя перестал слушать такую музыку. Он вообще перестал слушать музыку. Повзрослел что ли? Я в душе не ебу. В чужую голову не забраться ведь. Когда он хотел выбросить кассеты, я попросил его не выкидывать, а отдать мне.