Почти все военачальники королевской армии погибли, другие в панике бежали; вынуждены были потом продавать свои доспехи за кусок хлеба. Семьсот золотых шпор валялись на поле битвы. Победители собрали их и, чтобы отблагодарить небо за свою победу, развешали в нефе церкви Нотр-Дам, в Куртре. — Булочник гордо добавил: — Вот чем была «Брюггская заутреня»! Земля и каналы до сих пор помнят об этом…
Ян откинул голову назад, словно оглушенный звоном скрещивающихся мечей.
Клаас вернулся к своей квашне. Хитрая улыбка заиграла на его губах, и он тихо произнес:
— Когда-нибудь я, как Тилль, по-своему рассчитаюсь с этими бургундцами. — Еще больше понизив голос, он едва слышно прошептал: — Спорынья ржи…
— Простите?
— Спорынья ржи — это небольшие наплывы удлиненной формы, на вид безобидные; они вызываются опасным грибком, который развивается в зерне, отравляя его. Достаточно добавить ее в муку, идущую на выпечку хлеба для Принценхофа…
Глаза Яна округлились.
— А потом?
Клаас зло рассмеялся:
— Нет больше бургундцев, нет больше герцога Филиппа, никого нет! Ужасный огонь пожрет внутренности этих сеньоров, у них начнутся судороги и невыносимая боль, и мало-помалу их конечности отвалятся и обратятся в пыль. Ничего не останется от их тел. Ничего! Только маленькая кучка пепла…
Мальчик испуганно подскочил на табуретке. Да это сумасшедший!
— Я… лепешка… — заикаясь выговорил он. — Мне пора возвращаться.
Булочник молча сверлил его глазами. Он походил на людоеда.
— Я напугал тебя? Ты и впрямь поверил в эти бредни? Признайся!
— Д-д-да… — с трудом произнес Ян.
Мужчина легонько шлепнул его:
— Ну-ну, я же шутил! Я не убийца. Я булочник. Я раздаю жизнь, а не смерть. Кстати, я все это выдумал. Спорынья ржи — все равно что масло на вертеле… Ты успокоился?
Нисколько не успокоенный, Ян тем не менее подтвердил это, потребовав в то же время:
— Могу я получить облатки?
— Вот они, малыш! — услышал он женский голос.
Занавеска раздвинулась, пропустив маленькую женщину с милым приветливым лицом. Мальчик торопливо взял коробку, которую она ему протягивала, и, чуть слышно поблагодарив, поспешил к выходу. Но Яну не удалось переступить порог булочной: дорогу ему преградили двое мужчин, которых он сразу узнал. Они были те самые, виденные им в церкви. Он пробормотал слова извинения, попытался проскользнуть между ними. Но вместо того чтобы отодвинуться, один схватил Яна за руку и на полуитальянском-полуфламандском жаргоне спросил:
— Это ты, что ли, сын Ван Эйка?
Мальчик не успел ответить, ответ прочитался на его испуганном лице.
— Пойдем с нами.
Ян уже пришел в себя:
— Кто вы?
Вместо ответа мужчина, державший его за руку, сжал ее еще сильнее и старался вытащить его на улицу.
— Отпустите меня!
— Заткнись, а то достанется!
— Отпустите же меня!
Было ли то состояние паники или отчаяния? Яну удалось вырваться из тисков и отскочить, ища защиты у булочника. Тот схватил скалку, которой раскатывал тесто, и потрясал ею, словно дубинкой:
— Спокойнее, минхеер.
В его голосе не слышалось агрессивности, только лишь недоумение.
Булочник поинтересовался:
— Что он сделал? Что вы от него хотите?
— Тебе, друг, если не желаешь неприятностей, советую не вмешиваться в это дело!
Произнесший это — на великолепном фламандском — шагнул к Яну с явным намерением схватить его.
— Нет! — закричал мальчик, крепче прижимаясь к булочнику.
Женщина тоже вступилась за него:
— Остановитесь, ради Бога! Не видите, что ребенок на пуган?
Ее фраза закончилась вскриком.
— Мужчина, державшийся сзади, вытащил кинжал, шагнул вперед и приставил острие лезвия к горлу булочника.
— А теперь ты отойдешь, милейший.
— Не раньше, чем пойму, что вы хотите.
— Очень хорошо.