На мгновение в сознании появился просвет, и Костеру показалось, что он различает на потолке оловянные буквы, пергамент с чернильными строчками, не рукописными — мечту своей жизни — и большой знак вопроса: почему? Что он сделал, почему навлек на себя такой гнев?
Оставались ли у него еще проблески сознания, когда в палате появился другой человек, очень высокий, почти гигант?
Другому понадобилось всего несколько шагов, чтобы очутиться за спиной мужчины, пытавшегося удушить Костера. С беспощадной решительностью он просунул левое предплечье под подбородок мужчины и потянул к себе, в то время как правая рука легла на его затылок и толкнула голову в обратном направлении. Раздался глухой треск, похожий на хруст ломаемой ветки. Все произошло так быстро, что душивший Костера наверняка не успел осознать происшедшего. Он осел в руках гиганта, в его глазах застыло удивление.
* * *
Смирно сидя в правой стороне алтаря, Ян с сосредоточенным видом слушал проповедь, но краем глаза рассматривал присутствующих. Горожане, крестьяне, буржуа, ремесленники собрались под нефом; все они считались прихожанами в Дамме. Их было немного — от силы человек двадцать. В три раза меньше, чем он привык видеть по воскресеньям в Сен-Клер, в Брюгге. Зато сидели они с теми же выражениями лиц — смесью сокрушенности и раскаяния.
По какой причине люди поддерживали с Богом отношения, основанные на страхе и покаянии? Из Библии, которую Яну часто читал Ван Эйк, ему особенно запомнилось, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию. Из этого он сделал вывод, что Создатель был слабым и бренным, как и его создания. Однако Яну постоянно внушали, что образ Бога — образ карающий. Где истина? Религия была тайной, недоступной пониманию ребенка. Может быть, дьявол нашептывал Яну эти святотатственные умствования? Он незаметно перекрестился и попросил прощения у Господа за свои греховные мысли.
Опершись руками о бархатные края кафедры, священник продолжал читать свою проповедь.
Ян скользил взглядом по нефу, каменным стенам, дубовой резной двери и увидел двух мужчин, входивших в церковь. Небрежно сунув пальцы в кропильницу, они перекрестились и — странно — вместо того чтобы сесть на скамью, остались стоять в тени колонны. Было в их одежде, манере держаться что-то, отличавшее их от присутствующих в церкви: роскошные рукава кожаных камзолов, пальцы унизаны сверкающими перстнями. Никакого сомнения, что они принадлежали к знатным людям Даммы. Ян перевел взгляд на отца Литтенбурга. И вовремя. Тот только что сошел с кафедры и шествовал к Горнему месту, обратив к Яну сердитое лицо. Ян проворно встал с табурета. Почти одновременно женский голос затянул молитву, хором подхваченную прихожанами. Торжественное богослужение продолжало развиваться без помех.
Ян незаметно взглянул в сторону нефа. Тех мужчин там уже не было. Они, наверное, ушли во время чтения пролога из жития святого Иоанна.
Тщательно расправив и повесив священническое облачение в шкаф, отец Литтенбург закрыл створку и повернулся к Яну.
— Первейшей обязанностью мальчика из хора является полная самоотдача мессе в честь Господа Нашего. Этого я в тебе не увидел. О чем ты мечтал? — Ответить Ян не успел, потому что священник продолжал: — Я заметил, что кончаются облатки. Сбегай к булочнику Клаасу. Выпечка должна быть уже готова. Тебе надо принести ее.
— Хорошо. А где находится его лавочка?
— Ты не заблудишься. Она стоит в нескольких шагах от приюта Сен-Жан, около сторожевой башни, самой высокой в городе.
* * *
Винный рынок кишел народом, оправдывая свою репутацию лучшего рынка низинной страны. Тут прощелыги, там буржуа Даммы, упорно бились за цену каждой бочки, несмотря на то что они пользовались налоговыми льготами на всех рынках Фландрии.