Она заторопилась домой, где ждала её «дочечка», рыжая такса Долли. Был вторник День Х, так они с подружками его называли. Вторник день связи по Skype с Анькой и Маринкой. Всем троим было почти по полтиннику, но они так и называли друг друга в глаза и за глаза- Анька, Маринка и Манька как в детстве. Окончив школу и мединститут во Фрунзе (они отказывались называть его Бишкеком) как раз до распада СССР, они расстались на долгие годы, обменивались редкими письмами, пережили нищету, потерю близких, но даже в самые паршивые моменты согревались мыслью, что они есть друг у друга. Но Слава Всемирной паутине! В начале нулевых они снова нашли друг друга благодаря социальным сетям.
Анька жила в Твери, занимала должность главврача областного санатория для детей с психическими отклонениями, была первоклассным психиатром и психотерапевтом, и попасть к ней на консультацию считалось большой удачей. Маринка с 91 года жила в Тель-Авиве, выхаживала в госпитале «Вольфсон» недоношенных детей в общем, жизнь у всех сложилась удачно.
Мануэла с родителями переехала на Кубань, в маленький городишко, откуда одинаково близко было и до моря и до горнолыжных курортов, который стал самым дорогим местом на земле.
Наскоро сварив кофе, Мануэла устроилась у компьютера, взяла на колени Долли, выключила телефон и стала ждать «позывных»: Анна бросала в Skype «И пусть весь мир подождёт!» и остальные к ней присоединялись. Это было лучшее время дня: они давно понимали друг друга с полуслова, полунамёка, не надо было ничего объяснять, суть проблемы схватывали на лету, и не было случая, чтобы выход не был найден. Так было, когда Мануэла разводилась с мужем. Подруги давно понимали, что брак обречён, Маня как-то быстро переросла своего супруга, и он оказался при ней бессловесным придатком. Но решиться было сложно: всё-таки прожили вместе больше двадцати лет, она чувствовала за него материнскую ответственность, на что Анна говорила: «К мужчине хотелось бы испытывать не только жалость и материнскую заботу», а Марина добавляла: «Вопрос времени, сколько тебе захочется таскать этот старый чемодан без ручки». Чемодан, действительно, скоро стал неподъёмной ношей: два его ближайших друга- диван и телевизор- окончательно определили место работы (где бы ни работать, лишь бы не работать), круг интересов, внешний вид и отношение к домашним проблемам (не умею, не хочу, не буду).
Skype запищал, Мануэла подключилась. Минуту молчали, всматривались в родные лица, которые постепенно расплывались в улыбках:
Девчонки, привет! начала Анна, еле дождалась, у меня новости! Алинкин муж (Алина, старшая дочь, была замужем и жила в Москве),получил приглашение на работу в Австралию! Я не сплю уже вторую ночь, не знаю, плакать или радоваться.
Каждая представила себя на месте подруги, никто ещё не расставался с детьми надолго, а тут не просто надолго, а, возможно, навсегда. Понятно, что им в этой чёртовой Австралии понравится, было бы это где-нибудь поближе Сын Мануэлы жил в Москве, как уехал учиться, так там и остался, но виделся с матерью часто, не забывал. Обе дочери Марины были при ней, благополучно вышли замуж,
обосновались в Ришоне, почти каждый Шабат навещали в полном составе. Маринка из всех подруг была единственной бабушкой, её три внучки были предметом обожания и для Мануэлы, и для Ани.
Как всегда выговорились, всплакнули, поддержали друг друга, понятно, что такой шанс упускать нельзя, связь есть везде, да и на поездку в Австралию можно денег накопить. Отпускать детей всегда страшно, но не отпустить ещё страшнее, пусть пробуют, ошибаются, падают, поднимаются, а наше дело поддерживать и успокаивать.
Разговор закончился за полночь, выключив компьютер, Мануэла поняла, как ей всё-таки не хватает живого общения, тактильного, тесного, чтобы посидеть обнявшись, ничего не говоря, подпитывая друг друга теплом. Так сидели в детстве, когда не ладилось с учёбой или случался конфликт с родителями, так сидели в юности, когда влюблялись или расставались, так сидели и теперь, когда встречались то в Тель-Авиве, то в Москве, то в Твери, только у Мани дома не сидели ни разу. «Мань, прости, но мне кажется, что ты в такой дыре живёшь,» немножко виновато говорила Маринка. «Да, уж Не Париж» не обижалась Мануэла.
Ей нравилось одиночество, она вспоминала прошлую жизнь, очень активную, когда она вечно организовывала поездки то на море, то в горы, то в Краснодар на премьеру в театр, шумные застолья, и не понимала, как можно было существовать в таком бешеной ритме. Она всегда была удобной женщиной, не реагировала на чужую бестактность, не выражала несогласия, чтобы не обидеть собеседника, решала чужие проблемы в ущерб себе. Анна, наблюдая за подругой, как-то сказала прямо и безапелляционно: «Маня, ты жертва, ты, конечно, борешься, молодец, но ты жертва». Когда она поняла, что с этим нужно что-то делать, подруги собрали военный совет, и Анна, видя, что Мануэле нужна психологическая помощь, предложила: «А не попробовать ли тебе, девочка, для начала полюбить себя? Я никогда не работаю с близкими, но у нас исключительный случай» Начались долгие сеансы, во время которых Мануэла училась слушать себя, принимать свои недостатки и признавать достоинства, постепенно трансформировать обидчивость и раздражительность. Она сама не заметила, как изменилась, зато заметили близкие: муж не знал, как реагировать на её спокойные критические замечания в свой адрес (не кричит, не плачет, не обижается), а сын, приехав на каникулы перед защитой диплома, просто сказал: