Королеве были представлены несколько старших монахинь, чей темперамент и жизненный опыт позволяли возглавить новое аббатство, и Алиенора сделала выбор со свойственной ей решительностью и быстротой. Первая аббатиса достойно оправдала ожидания королевы, так же как и вторая. В 1184 году, когда возникла необходимость назначить четвертую аббатису, традиция уже прочно вошла в силу. Алиенора выделила время в своем плотном распорядке, чтобы посетить Хокенли и ознакомиться с «коротким списком» монахинь, претендующих на главную роль в аббатстве, а затем, потратив несколько минут на беседы с кандидатками, сделала выбор.
Тридцатидвухлетняя Элевайз Уэрин была столь же очарована королевой Алиенорой, сколь Алиенора – ею. Сразу после своего назначения Элевайз решила, что будет самой полезной, самой деятельной аббатисой, какую когда-либо знало аббатство.
Эта решимость была продиктована прежде всего похвальным стремлением не подвести королеву, не дать ей повода, даже на мгновенье, пожалеть о своем выборе.
Но также и гордыней.
Элевайз ясно осознавала, что гордыне нет места в душе монахини. И разве не вспоминала она о наказании, уготованном Гордыне, каждый раз, когда входила в церковь и поднимала глаза к изображению Страшного Суда в тимпане? Однако разум ее – еще одно качество, которое монахиня должна сдерживать, особенно когда оно вступает в войну с послушанием и смирением, – имел свои резоны: «Отныне я не просто монахиня. Я – аббатиса, и община из почти сотни сестер, пятнадцати монахов и двадцати братьев-мирян зависит от меня, а вдобавок к тому – все миряне этого маленького, но процветающего уголка».
«Если гордыня поспешествует хорошей работе, – заключила Элевайз, – я буду гордой». Ее решимость не подводить королеву и саму себя, несомненно, послужит благоденствию общины. Если же гордыня станет позорным пятном на ее душе и в результате Элевайз придется долгую вечность бродить обнаженной по раскаленным углям, – что ж, это всего лишь цена, которую следует заплатить.
Может статься, какая-нибудь добрая душа помянет ее в своих молитвах или закажет по ней мессу, а то и две.
Жосс получил указания, как добраться до аббатства Хокенли. Они были весьма туманными, но достаточно точными, – он понял это, достигнув вершины холма. Отсюда он мог видеть высокую двускатную крышу церкви, и теперь доехать до Хокенли не составляло труда.
Приближаясь ко входу в аббатство, Жосс огляделся. Слева лес почти подошел к дороге, но справа деревья и кустарник были выкорчеваны. Часть свободной земли возделывалась, часть использовалась как пастбище. Когда Жосс проезжал мимо овец, животные встревожено подняли головы. Он заметил привязанную к шесту козу и крупного козленка, резвящегося возле нее. Вдалеке, где расчищенная земля вновь уступала место лесу, он увидел горстку хижин, над одной из них в неподвижном утреннем воздухе поднимались тонкие колечки дыма.
Пастбище переходило в узкую долину, и там Жосс разглядел крышу небольшой постройки, над которой, ближе к краю, возвышался массивный крест. Рядом виднелся еще один домик, длиннее и ниже первого. Из того, что Жоссу говорили об общине Хокенли, он заключил, что это и есть святой источник Богородицы и жилище монахов.
Впереди показались внушительные ворота аббатства. Когда Жосс подъехал к окружающей обитель стене, из домика за воротами, имевшего вид небольшой башенки, вышла монахиня и потребовала, чтобы всадник назвал свое имя и дело, которое его сюда привело.
Жосс был готов к этому.
Когда останавливаешься на постоялом дворе в торговом городе, никто не требует от тебя подтверждения твоей личности, но если ты намереваешься въехать в монастырь, дело принимает совсем другой оборот.
Сунув руку за пазуху туники, Жосс извлек бумаги, которые ему вручил секретарь короля Ричарда. На одной из них стояла личная печать короля.