Когда в один из дней мама уехала с сестрёнкой в поликлинику, больную оставили на бабушку. И я принялась изводить ее просьбами разрешить мне хотя бы встать. Бабуля Маша перенесла ужасы и лишения войны, но вынести страдания четырехлетней внучки было выше ее сил. В качестве утешения она наготовила мое любимое лакомство крошки со сметаной и сахаром. Но своенравная Мариша даже не притронулась и раздосадовано отвернула голову к стенке. Там висел ковер, узоры которого от скуки она частенько разглядывала. Бабушке стало совсем невмоготу смотреть на мучения ребенка, и скрепя сердце она позволила ненадолго встать.
Помню, маму я встречала на трясущихся ногах с радостью в глазах победоносным криком:
Мамочка, смотри, я снова могу ходить.
Что же вы наделали, я ведь просила, всплеснула мама руками, и бусины слез покатились из ее уставших карих глаз.
Меня тут же уложили в постель, но было поздно. Новая кожа слишком тонка, вся растрескалась. Корочки отошли с кровавыми потеками и лечение пошло по новой.
Мамочка, давай поедем домой, всхлипывала я на ее груди спустя пару дней. Обещаю, что не буду вставать, кричать. И ещё
Ну тихо, тихо, не плачь. Что ещё, Мариш?
На мой день рождения я больше всего хочу обнять папу, я разрыдалась, и мама тоже заплакала. Молча. Она научилась этому в полуглухонемом детстве.
Три месяца без отца для нас оказались слишком долгими. От разлуки мне было гораздо больнее, чем от тяжелых ожогов.
Три месяца без мужа: ни звонков, ни писем. Одна с двумя детьми: грудным и обожженным для мамы прошла будто вечность.
На следующее же утро вернулись в нашу крохотную комнатку, которая всегда казалась такой тесной. Но только не в этот раз. Очутившись дома, мы с мамой обе выдохнули. Да, тесный. Скромный. Временный. Но это был наш островок.
Теперь недели тянулись спокойнее заживление шло хорошо. Я перестала орать во время перевязок, и гнойный отит отступил, оставив мне на вечную память лишь трещину в барабанной перепонке.
За три дня до моего четырехлетия вернулся отец. На нас с мамой полились слезы счастья. А папе, едва переступил порог, пришлось залпом выпить всё, что произошло. Он ведь совсем ничегошеньки не знал.
В тот день я сидела у отца на коленях, разглядывала такие знакомые, но немного подзабытые за время разлуки черты. Крутила пуговицы на манжетах, гладила по гладковыбритым щекам, целовала их. И мне было ни капельки не больно.
Глава 5. Цена первого класса
Да поймите же вы, Марина не виновата, что так рано пошла в детский сад, мама в который раз убеждала учительницу, пытаясь то надавить, то разжалобить. То заново пересказывая грустную историю о том, как рано ее вызвали из декрета, а бедную годовалую Маришу отправили в ясли. Все ребята из ее группы пойдут в первый класс, а мою дочь вы предлагаете оставить на второй год? Она уже неделю толком не ест, плачет во сне и умоляет пойти в школу.
Я вас прекрасно понимаю, вздохнула молодая русоволосая учительница. Ваша Марина действительно способная девочка: прекрасно читает, считает и, кажется, вполне готова к школьным нагрузкам. Я бы с радостью ее взяла. Но это не простой класс, а экс-пе-ри-мен-таль-ный! последнее слово было сказано с придыханием и каким-то особым трепетом. Туда принимают детей только с шести лет, а ей к первому сентября будет всего пять.
Прошу вас, мы должны что-то предпринять, голос предательски задрожал, мама глубоко вздохнула и покачала головой. Вы даже не представляете, как сильно она хочет в школу и не перенесет отказа. Боюсь это может отразиться на ее будущем.
Пожалуйста, не переживайте так, учительница внимательно заглянула в мамины глаза. Вот если бы день рождения у Марины был не в октябре, а, скажем, на полтора месяца раньше, вкрадчиво произнесла она и медленно кивнула, это бы всё решило.
Две женщины заговорщицки переглянулись: в их симпатичные головки явно пришла одна и та же мысль.
Я все устрою! Исправлю дату рождения на 30 августа, мама тут же вцепилась в эту возможность и рукав учительницы. И перейдя на полушепот, добавила, Личные данные лежат в садике я обо всем договорюсь. Вас это никак не коснётся.
Ради вашей девочки я готова на это пойти, учительница вдруг резко замолчала, сама не веря тому, что только что произнесла вслух. Я надеюсь, вы понимаете: ни одна душа не должна узнать об этом.