Хух, ну наконец то можно снять это полотенце.
Эх, хорошая женщина, жалко её, ты видел, как она убивалась над гробом?
Ой, Миша, не вспоминай. До этого она держалась, т.к. всё это висело на ней.
Ну, а нам с тобой после смерти такое счастье не грозит. Нет у нас тех, кто бы плакал и это всё организовывал, так что если не начать копить денежку, то и похоронят нас под забором.
Да какая, в общем-то, разница, как тебя похоронят? Мне лично после смерти уже будет всё равно, что и как со мной будет.
«Хлопцi, щовитаке кажете?» не могла промолчать сидящая позади тётя Зина, подслушивая от скуки наш разговор. И вправду, чего о смерти-то думать, как придёт никуда уже не денешься. Вот почему-то меня всё ещё волнует вопрос о том, узнает ли моя дочь, когда меня не станет. Хоть бы ей кто-то сказал, пусть даже после того, как меня похоронят, лишь бы она нашла мою могилу и пришла со мной прощаться. Все мои друзья давно уже меня бросили и им всё равно, если я исчезну. И тут я всё таки решился на вопрос, но задавать его пришлось тихо, чтоб соседка не слышала.
Гриш, а когда я помру, будешь по мне плакать?
Ты что, дурак? Что ты такое несёшь?
Ну, серьёзно.
Ну, конечно, с кем же я тогда пить буду? Да и не факт ещё, что ты первый помрёшь.
Мы оба заулыбались. Я обернулся назад, оценить реакцию бабули. Та лишь вздохнула через нос и повернулась к окну. Всё с нами ясно. К тому же половина автобуса посчитала нужным взглянуть на нас укорительным взглядом, что не могло не угнетать. Одна из бабушек даже перекрестилась. А ведь действительно, жаль Анастасию, её сейчас будет тяжело и непривычно, когда в доме отсутствует любимый человек. И не просто, сожитель, а воистину любимый. Каждый день по утрам они шли под руку по делам, чего не хватает большинству супружеских пар данного возраста. Да я никогда и не слышал, чтоб он жаловался на неё кому-либо. Возможно, у них и были ссоры, но никто из них не выносил сор из избы. И детьми своими он гордился: один футболистом был, у другого своё дело, приносящее им прибыль. Тем не менее, жили они всегда сравнительно скромно, на всё, что они купили, они заработали сами. У Саши был старенький немец, который он перегнал из Молдавии в конце девяностых, и ездил он на нём до самой пенсии, пока не продал. До этого, отец подарил ему отечественный прототип Тольяттинской автомобильной промышленности. Мы копались в нём всем двором. После каждой произведённой ремонтной операции, собирались у него в гараже за гранёными стаканами беседовали на мужские темы, строя планы дальнейшего ремонта и замены. С каждым улучшением, его Жигулёнок летал, как ракета, особенно после того, как покойный дед Максим переделал его карбюратор под спортивную езду. Правда, это существенно повлияло на расход топлива, но в то время это не являлось проблемой. Но и кольца, так же, приходилось менять чаще, да и много чего другого, поэтому от данного стиля Сане пришлось отказаться. А с появлением современной немецкой техники, ремонтные работы производились реже. Всё ограничивалось периодической заменой масла и доливанием импортной охлаждающей жидкости в бачёк радиатора. А в основном, машина работала как часы. Да и Александр, тоже, был трудолюбивым мужиком. Всё у него в руках всегда ладилось, и работа спорилась. Одним словом мужик.
Вот мы и приехали в кафе. У входа переносной умывальник с тёплой водой, несколькими кусками мыла и рулонами бумажных полотенец. Возле рукомойника столпились старухи, которые, как обычно, помоют руки и не отходят по непонятным причинам, создавая тем самым столпотворения. Ну, да ладно, в их возрасте уже не принято куда-либо спешить. Мне, всё-таки, удалось протиснуться, быстро помыть руки и войти в зал. Сняв шапку, я присел скраю, чтоб никому не мешать в случае, если нужно будет быстро уйти. Гриша и Егор, заметив меня, заняли места рядом, чтоб было с кем выпить. Егор налил нам водки, до того, как все расселись и каждый наложил себе в тарелку по несколько кусков мяса и сала. Наконец все собрались. Вдова встала во главе стола, рядом с ней два её друга, все поднялись, взяв рюмки. Настасья стала благодарить всех за то, что собрались, несколько лестных слов о своём покойном муже, при этом, с трудом, сдерживая слёзы, и со словами «Царство Небесное» все перекрестились. Сладкая жгучая жидкость смочила глотку. Плавный выдох, и сало. За столом вперемешку заседали простые труженицы-бабки с интеллигентноговида женщинами. Вторые, аккуратно набирали пищу в тарелку, делили на части и молча ели, глядя исключительно в тарелку и изредка выпивая. Охмелевшие бабки же, никого не стесняясь, громко общались между собой с набитыми ртами и широкой жестикуляцией, стесняя при этом интеллигенток, сидящих рядом. Старухи уже забыли, по какому поводу здесь собрались, громко хохоча и обсуждая общих знакомых, выкладывая друг другу свои истории. Где бы они ещё могли так пообщаться? Мы с мужиками, доедая борщ, так же обменивались историями. Егор рассказал о своей семье, сказал, что у него дочь за границей. Что сейчас с женой приторговывает самогоном. Не обошли разговором и покойного, т.к. каждый из нас в своё время с ним тесно контактировал. Егор, даже, работал с ним. Ели мы мало, по чуть-чуть дегустируя разные блюда. Особенно все оценили мясной рулет с грибами. Он хорошо приходился к водочке. Рюмка за рюмкой, не чокаясь, жидкость лилась в желудок, оставляя по себе жгучие ощущения в груди, сгущая разум с каждой каплей. И вот она кондиция. С трудом воспринимается чужая и выговаривается своя речь. Векитяжелеют, взгляд невозможно сфокусировать. Это беспомощное, но такое родное и такое приятное чувство безразличия. Любая обсуждаемая тема мгновенно забывается, перебиваясь другой, которую давно хотел сказать собеседник. За окном пасмурная холодная погода и уже начинало темнеть, тусклый свет в зале очень напрягал глаза, и было так тепло, так уютно в приятной компании мужиков, объединённых общими темами и бытовыми разговорами. Мозг уже начинал потихоньку отключаться и готовиться ко сну, не смотря но то, что ещё нужно было чесать домой. И вот все начали понемногу вставать и расходиться. Мне так было лень подниматься, так хорошо сиделось, однако крепкая рука Гриши толкает меня в плечё со словами: «Давай вставай, алкаш, совсем напился». Я, опираясь в стол и стараясь не задевать посуду и не создавать лишнего шума, встал на ноги, оправдываясь, что я ещё не пьян до крайней степени и что могу ещё себя контролировать. Только я повернулся к товарищу, как заметил, что он о чём-то договаривается с хозяйкой, склонившись и одобрительно кивая. Пока никто не видит, я положил в салфетку пирожочек, бутербродик с маслом и шпротами, пару кусочков сала и колбаски и две котлетки. Всё это я завернул во вторую салфетку и живо сунул в карман. Взяв в другую руку пару конфет, я подошёл к распрощавшемуся Грише. Тот уже одел шапку и дожидался меня. Вышли на улицу. Морозный ветер заставил немного протрезветь, но всё же, ноги слегка подкашивались.