Он окликнул меня, когда я спускался со сцены. Просидел целый час, выжидая удобный момент.
Сказать, что я был удивлён не сказать ничего. Ошеломлён. Сражён наповал. Уничтожен.
Ларри, привет! он стоял за спиной и улыбался, как ни в чём не бывало. Как будто мы виделись в последний раз не годы назад, а только вчера.
Я бросил недобрый взгляд в его сторону, надеясь, что это его остановит, и двинулся прочь. Но я забыл, что его ничем не остановишь.
Ларри, сынок, послушай
Вспомнил, что у тебя есть сын? не оборачиваясь, на ходу процедил я.
Я и не забывал никогда.
Ага, охотно верю. Только мне твоё присутствие в жизни уже не нужно.
Ларри, мы могли бы поговорить наконец как мужчины. Ты уже взрослый. Достаточно взрослый, чтобы осознать, что произошло.
Я всё осознал ещё тогда, когда ты в первый раз двинул мне по загривку.
Ларри! он схватил меня за руку и прошипел, стараясь не привлекать внимания: Ты хочешь, чтобы на нас все уставились?
Боишься, что это повредит твоему имиджу?
Я на машине. Поехали куда-нибудь, поговорим.
Нам не о чем разговаривать.
А я-то думал, ты вырос.
Я вырос. И, как видишь, без твоего участия.
Разговор явно шёл не по тому сценарию. Отец нервничал, и чудо, что он не сорвался и не ушёл. Хотя именно этого я добивался.
Тебя, наверно, жена ждёт и дети, напомнил я как бы между прочим.
Он выглядел ошарашенным. Словно я не должен был этого знать. Но я знал. И он быстро взял себя в руки.
У меня только один ребёнок.
Да ладно?
Его зовут Мартин, ему четыре
А обо мне ты, значит, забыл? прервал его я.
Что? окончательно растерялся он.
Ты только что мне сказал, что у тебя один ребёнок.
Я хотел сказать там. Там один ребёнок.
Я развернулся, чтобы уйти, но он вновь крепко схватил меня за локоть, и вырваться было не так-то просто. Сила у него всегда была богатырская.
Хватит, Ларри. Хватит вести себя как ребёнок. Ты уже взрослый парень.
Вот именно. И теперь я в тебе не нуждаюсь. Также, как ты не нуждался во мне все эти годы.
Во мне бушевала злость, скрываемая все эти годы обида. Я не желал с ним общаться. Но он оказался хитрей.
Мама сказала, ты всерьёз увлекаешься музыкой?
Какое тебе дело? Ты что, общаешься с мамой?
Она, в отличие от тебя, зла на меня не держит. Я мог бы купить тебе новую гитару. Трейси сказала, тебе нужен новый инструмент.
Мне ничего от тебя не нужно!
Он помолчал несколько секунд, и вдруг тихо, как-то по-новому произнёс:
Прости меня, Ларри. Я был плохим отцом.
К такому я был не готов. И застыл.
Дашь мне свой номер? Я хотел бы познакомить тебя с твоим братом, если ты хочешь.
У меня не было сил больше спорить. Как и желания знакомиться с «братом».
Разве мать тебе не дала?
Нет. Сказала, что это твой выбор захочешь ли ты общаться со мной. Она лишь сказала, где я могу найти тебя.
Легче стало? хмыкнул я, старательно избегая его прямого взгляда.
Нет.
Его откровенность меня убивала. Я не знал, как вести себя. Я не был готов к этой встрече. И слишком хорошо помнил тот образ отца, который жил в моей памяти как он наклоняется ко мне с перекошенным от гнева лицом и бьёт наотмашь, как слёзы заслоняют глаза, попадают в нос, затекают за уши. Я кричу, а он продолжает бить меня. Именно эта картина вновь предстала передо мной, не давая нормально общаться с отцом. Я знал, что должен простить его. Что старые обиды отравляют нашу жизнь и делают жестокими наши сердца. Но не мог.
Мы обменялись номерами. Всё, что я хотел в тот момент чтобы он поскорее отстал от меня. Чтобы нас не увидели вместе.
Потом корил себя за проявленную мягкость и выдумал тысячу способов дать понять, что не нуждаюсь в нём.
А следующим вечером снова взял в руки гитару и вдруг подумал о том, какую хотел бы купить. У меня была старая, обыкновенная. Я бы хотел «Гибсон». Да, чёрную «Гибсон». Но у меня таких денег нет. И не будет. По крайней мере, ближайшие двадцать лет. Так я думал тогда.
Возможно, мной двигали исключительно меркантильные цели. Возможно, я всё ещё на что-то надеялся. Мы встретились.
Разговором это вряд ли можно назвать: отец пытался как-то расшевелить меня, много говорил. Я делал вид, что слушаю. Вёл себя как дурак. Но и этому есть объяснение: во мне всё ещё жил обиженный мальчик.