Разумеется, вехи, события, эпохи, пестрота, но всегда главное отличие - следующая расточительнее предыдущей. Те, кто полагает, что колонизация чужих земель - дело стоящее, еще пожалеет, когда земли все выйдут, а привычка останется.
Назад нет хода - это и называется "прогресс". В Азии все, напротив, столь неизменно, что это, несомненно, и есть "отсталость" - там никогда не исключено возвращение по собственным следам. Это оттого, что в Азии всегда знали - ибо все, что там известно, известно с незапамятных времен, в том числе цена некоторых изобретений: все, что необратимо - трагично, собственно, трагедия - это и есть необратимость, необратимая череда грустных событий, смотри "Короля Лира", вдобавок, вовсе не обязательно необратимость пугающая.
И не в том дело, чтобы не изобрести пороха, - кстати, его китайцы и изобрели, - а в том, чтобы не позволить пустяковому и неподконтрольному изобретению изменить систему общественных ценностей, - и ради этого даже не жалко упустить возможность перевооружить армию огнестрельным оружием. Всякая перемена к лучшему, переход к новому лишь оттого, что оно в чем-то более эффективно, должно быть дважды отмерено, ибо оно попросту губительно, если не продиктовано необходимостью, начальной внутренней необходимостью. В Китае и Японии до сих пор лечат иглоукалыванием, почти без лекарств, а смертность там самая низкая на свете. Огнестрельное оружие позволило испанцам завоевать Южную Америку, а - предположим - англичанам - Северную, именно это потом назвали открытием Америки. По ходу дела под корень вырубались религии, расы и цивилизации, задним числом их объявляли примитивными под тем предлогом, что они не знают колеса и не способны сохраниться антропологически под европейским гнетом, хотя на самом деле они были, наверное, просто слишком деликатны - или же, тоже здравое предположение, - настолько непохожи на европейцев, что, в отличие от китайцев, не могли им пассивно противостоять, - так вполне здоровые полинезийцы гибли поголовно от завезенных европейцами микробов, а столь же здоровые негры - нет. Но, боюсь, сами европейцы пострадали от своих ружей не меньше, чем туземцы, с той разницей, что они этого еще не поняли, - кстати, эти самые ружья попали в руки североамериканских индейцев, и что же - ничего, их это не изменило, не то что водка и карты - ни новых ценностей, ни новых понятий, ни тяги к завоеваниям и оседлой жизни - в то время как европейцы, завоевавшие страну, создали там новую культуру и, наверное, новую нацию, как это - револьверы и стетсоновские шляпы - и немедленно ввели уже отмененное в Европе рабство. Когда их потомки выпотрошат Америку, им - за неимением лучшего - придется отправиться на Луну или на морское дно - и таким образом человечество, может быть, от них избавится. Нет ничего особенно плохого в изобретениях, если только они не определяют за нас наши задачи, не заставляют за себя расплачиваться и не создают ощущение могущества и вседозволенности. В противном случае мы быстро убеждаемся, что есть вещи похуже, чем война.
А суть дела в том, что человек не создан для того, чтобы жить в меняющемся мире, в свою очередь, мир, созданный на потребу человеку, тоже не рассчитан на быстрые изменения. Поэтому "менять" - почти тождественно "разрушать", особенно если держать в уме "тратить" и "ускорять".
В Китае, надо думать, еще незадолго до конца света будут плавать на джонках, выращивать рис и препираться о Конфуции. Европейцы занесли на Дальний Восток броненосцы и социальные дрязги, но сюда стоит приехать уже для того, чтобы убедиться, что ни то, ни другое тут никого особенно не волнует, - может быть, ничтожное ассимилированное меньшинство, - все проглочено.
Разумеется. Он с самого начала понимал, что поедет в Китай.