На 28-е, когда Церковь поминает учитепя покаяния, преподобного отца Ефрема Сирина, был назначен крестный ход на Лобное место.
Крестные ходы должны были пройти по всей России ответ православного народа на послание патриарха.
Большевиков анафема только обрадовала: удобный случай объявить духовенство врагами народа. В Москве, в Петрограде, в больших и малых городах стены вокзалов, храмов обклеивались листовками: «В связи с Декретом народных комиссаров об отделении Церкви от государства высшим церковным органом в лице патриарха Тихона выпущены воззвания контрреволюционного направления, превратно толкующие этот декрет. На почве такой пропаганды могут возникнуть народные волнения, ответственность за которые всецело падет на духовенство, если оно не разъяснит народу истинного значения этого декрета. Все церковнослужители, замеченные в распространении таких контрреволюционных воззваний, а также пропаганды в этом направлении, будут караться со всей строгостью революционного времени вплоть до расстрела».
Такую вот листовку принесла старцу Алексию его духовная дочь Мария, зубной врач.
Батюшка, до какого ужаса дожили! Неужто антихрист в мир пришел?
Антихрист им еще нужен! рассердился старец. Нет, матушка, это созрели плоды отступничества нашего. Еще Давид говорил: «Рече безумец в сердце своем: несть Бог». Он говорил «в сердце», а теперь люди на каждом углу вопят: нет Бога! Власти же приказали даже в школах учить малых детей: нет Бога!
Прости меня, батюшка! Прости мерзость мою.
Прости и ты меня. Ступай в храм, приобщись обязательно. Нынче всюду будет общая исповедь перед крестным ходом. Ведь, того и гляди, закроют святые обители, а там и храмы.
Батюшка, вот все мы и говорим: грешны, грешны А бывает, задумаешься и жалко себя. Уже столько лет одни слезы да ожидание! Хоть бы чего-то доброго! А вместо доброго новая беда, крест все тяжелей да тяжелей. И покажется вдруг: мелких грехов, невольных, может, и много, но жизнь-то ведь такая иные праведники в пустынях и в дебрях подобного не испытали. В чем мой грех, когда власть безбожная!
Батюшка сокрушенно покачал головой:
Коли докучают помыслы, возьми да и плюнь незаметно На сатану плюнь Гордиться нам нечем. Если и есть что в нас хорошего, так то не наше Божье. Нашего ничего нет Как гордыня-то вспучится, спроси себя, да не шепотком, а вслух: «Уж очень я хорошая? И это кто сделал?» Перебери грехи помысел и отойдет.
Батюшка! Миленький! Как же я устала! А просвета нет!
Не ропщи! Если бы Господь забыл тебя, не явил к тебе милости, ты и жива бы не была. Ты не видишь Его милостей, потому что хочешь своего и молишься о своем, а Господь знает, что тебе полезнее. Благословил. Ступай поскорее в храм. Мне тоже пора.
Неужто нас всех завтра убьют? Всю Москву?
Если придем все не убьют.
К смерти прихожане храмов готовились спокойно: приобщались семьями.
Общий молебен на Лобном месте был назначен на час дня. Со всех концов Москвы на Красную площадь стекались осененные святыми иконами и хоругвями крестные ходы.
Старец Алексий шел от Епархиального дома вместе с членами Собора. Впереди патриарх, за ним златоризое священство. Лес крестов вырос от Спасских ворот до Иверской часовни возле Думы. А на стене Думы вместо иконы Спаса кричал на всю Москву лозунг: «Религия есть опиум для народа».
При виде патриарха все едино запели пасхальный тропарь. Слышались возгласы: «Христос воскресе!»
Народ был с Богом, с Церковью, и все-таки участник того великого деяния записал в своем дневнике не без горечи: «Народа много, но не вся Москва».
Дошла ли до Всевышнего Престола молитва православной России?
Пулеметы не всюду молчали. В Воронеже большевики закрыли Митрофановский монастырь, но народ ударил в колокола и сорвал печати с храмов. По крестному ходу красная солдатня открыла огонь из винтовок, но у народа тоже было припасено оружие. Ответили. Тогда большевики вывели броневики, ударили пулеметы. Погибли семнадцать человек.
Постреляли народ в Туле, в Шацке.
Когда старец Алексий после хождений по Москве едва живой от усталости добрался наконец до дому, сын перепугался, хотел бежать за врачом.