Холм выброшенной земли снова надвинулся.
Вскоре лопата глухо стукнула по крышке гроба.
- Вот...
Санька стал лихорадочно выбрасывать землю, часть которой вновь осыпалась вниз.
- Вот... господи... вот... Наташенька...
Дрожащий голос его глухо звучал в яме.
Откопав наощупь гроб, который прогибался и потрескивал под его ногами, он с трудом выбрался наверх, взял фонарик и сполз в яму.
- Вот... вот...
Он зажег фонарик.
Обитый черно-красным гроб наполовину выглядывал из земли.
Положив фонарик в угол, Санька быстро выбросил мешавшую землю. Потом подергал крышку. Она была приколочена. Размахнувшись, он вогнал острую лопату в нее.
- Вот... они ж забили тебя... гады... щас, щас...
Налег на ручку лопаты. Крышка громко затрещала, но не поддалась.
Выдернув лопату, Санька принялся сдирать с крышки черный коленкор.
- Наташенька... любушка моя... законопатили... суки...
Содрав непрочную материю, он посветил фонариком, потом, наклонив гроб, сунул лопату в щель, налег.
Стенки ямы мешали, ручка лопаты задевала о них, осыпая землю.
Санька наклонил гроб сильнее. Крышка затрещала и отошла слегка. Отшвырнув лопату, он уцепился за крышку, потянул. С треском она стала отходить от гроба. Из щели хлынула спертая вонь.
Санька просунул ногу в расширяющийся проем, уперся, дернул и оторвал крышку. Удушливый запах гниющего тела заполнил яму, заставив Саньку на мгновенье оторопеть. Он выкинул крышку наверх, выровнял накренившийся гроб и склонился над ним.
В гробу лежал труп молодой девушки, по грудь закрытый простыней. Голова с белым венчиком на лбу была слегка повернута набок, руки лежали на груди.
Санька посветил фонариком.
Несколько юрких мокриц, блошек и жучков, облепивших руки, лицо и синий жакет трупа, бросились прочь от света, полезли в складки одежды, за плечи и за голову.
Санька склонился ниже, жадно всматриваясь в лицо мертвеца.
- Наташа, Наташенька...
Крупный выпуклый лоб, широкие скулы и сильно заострившийся нос были обтянуты коричневато-зеленой кожей. Почерневшие губы застыли в полуулыбке. В темно-синих глазницах вяло шевелились черви.
- Наташа... Наташенька... господи... загнила-то... загнила-то как...
Фонарик задрожал в Санькиной руке.
- За месяц... за месяц... Наташенька... любушка...
Он снова заплакал.
- Я ведь... я ведь... это... я... ве... дь... Наташ... господи... угораздило тебя... а я вот... я вот... люблю тебя...
Санька зарыдал, трясясь и роняя слезы на синий заплесневелый жакет.
- И это... и это... Наташ... я ведь завсегда тебя любил... завсегда... а Петька гад... я ведь отговаривал... работа эта... чертова... гады... сра... ные... я ферму эту хуеву... спалю... спа... лю... бля... к ебе... ни... ма... тери...
Луч фонарика плясал по стенкам ямы.
- А я ведь... тогда и не знал... сволочи... и не написали... а приехал... и... и... не поверил... а теперя... а теперя... а... те... перя... я вот это... это... это! Наташенька!
Он зарыдал с новой силой, потные плечи его тряслись.
- Это они все... они все... га... ды... бля... суууки... а этого... а этого... бригадира я бля убью... бля... сука хуев...
Сверху посыпалась земля.
- Они ведь это... это ведь... а я тебя люблю. А с Зинкой у меня и не было ничего... ничего... а тебя я люблю... люблю... ми... лая... милая... милая!
Санька рыдал, вцепившись в край гроба. Брошенная под ноги лопата больно резала колено. Запах гниющей плоти, смешанный с запахом потного Санькиного тела, заполнил могилу.
Нарыдавшись, Санька вытер лицо руками, взял фонарик, посветил в лицо трупа.
- Наташ... я ведь и вправду не мог. Они мне письма не прислали. А я там был. Там. А тут приехал и говорят Наташку током убило. Я прям и не поверил. И не верю я. Наташ. А Наташ? Наташ! Наташка!
Он потряс гроб.
- Наташ. Ну Наташенька. Ну это я - Сашка. Слышишь? А?! Слышишь?!
Он замолчал, вглядываясь в ее лицо.