Школу эту мы называли церковно-приходской, здесь учились дети далеко не самых образованных и интеллигентных родителей. В параллельном классе мне показывали юную проститутку по имени Поля, много было хулиганья. Но все, кто перешёл сюда из 25-й школы, всегда держались вместе, нас было довольно много, и местные бандюганы побаивались.
Сразу за школой находился лес, который спускался к Комсомольскому пруду. В сентябре и октябре мы нередко сбегали с уроков, чтобы там искупаться.
Педсостав я помню плохо, так как проучился в этой школе всего лишь год. Могу сказать только добрые слова в адрес учителя литературы грустного маленького еврейчика, которого звали Яков Маркович. Однажды я написал сочинение на тему «Первый день на заводе» в стихах, и после уроков он подошел ко мне и сказал, что ему понравилось. Мы стали с ним общаться, я даже побывал у него дома, он следил за моими газетными публикациями.
Яков Маркович (мы называли его ласково Морковкой) был старым холостяком. Однажды, уже отслужив в армии, я встретил его, и мы с ним выпили вина. Он растрогался, когда узнал, что у меня вышла книжка, сказал, что с самого начала понял, что меня ждёт большое будущее. Но он, к сожалению, ошибся.
Мне очень нравилась и преподаватель математики Калерия Алексеевна. Она раньше работала в Суворовском училище, но его расформировали опять-таки по велению Хрущёва, и она перешла в нашу школу. Это был педагог с большой буквы. Класс замирал, когда она начинала урок, и я настолько увлёкся алгеброй и геометрией, что даже стал получать пятёрки. Но это увлечение, как и увлечения рисованием, театром и шахматами, было весьма кратковременным.
Череззаборногузадерихин
Когда пришло время Пасхи, всем моим одноклассникам очень хотелось посмотреть на крестный ход, на пасхальное богослужение, но директор школы строго-настрого запретил.
Священники предупреждены, сказал он. Если они кого-то заметят из вас, тот будет строго наказан. Советским школьникам, комсомольцам не подобает участвовать в таких церковных праздниках.
Он, конечно же, приврал. Священники вряд ли бы стали на кого-то доносить это не в их правилах, хотя из каждого правила существуют, разумеется, исключения. И многие из нас собрались у школы поздним вечером накануне Пасхи.
Но у забора дежурили два милиционера, и это мы не предусмотрели. Впрочем, они то исчезали, то опять появлялись. У Саши Гейдеко были часы, и он засёк время их отлучек. В среднем стражи порядка отсутствовали примерно по 15 минут. Когда они ушли в очередной раз, мы попытались влезть на забор. Но не получилось он был очень высоким. Я встал на плечи Саши и только тогда оседлал забор. Это было сделано вовремя: крестный ход уже приближался к церкви.
Но тут внезапно появились милиционеры. Они увидели меня. Саша успел убежать, а я не мог спрыгнуть, так как штаны зацепились за гвоздь.
Блюстители закона подошли поближе.
Ну что, попался, птенчик, сказал один из них. Как твоя фамилия? Давай слезай, поедешь с нами в отделение.
Я не хотел в отделение и отцепился от гвоздя. Но в этот момент один из милиционеров схватил меня за ногу. Я дернулся, и остался без тапочка, в который был обут. Но зато я спрыгнул с забора в кусты сирени, которые росли по другую сторону и стал недосягаем для стражей порядка. Они подсматривали за мной в щель, но ничего сделать не могли. Я осмелел и прокричал:
Запомните, моя фамилия Череззаборногузадерихин.
Впрочем, возникла сразу другая проблема. Нужно было придумать, как незаметно выбраться из церкви. У входа дежурила милиция, а перспектива провести Всенощную среди верующих и молиться, как они, я не мог, поскольку был некрещёным.
Я обследовал кусты, обжёгся крапивой, но нашёл выход. Это был лаз, который прорыли собаки. Он был узкий, но я раскопал его пошире земля была пополам с песком и оказался с тыльной стороны храма. Дальше уже путь был свободен. Я обошел лесом церковь и школу и спокойно свернул к своему дому. Было темно, и никто не заметил, что одна нога у меня босая.
Мама, затеяв уборку, спросила меня, куда делся мой второй тапочек. Я свалил всё на дворового щенка, который обожал ходить по гостям в нашем подъезде, где его подкармливали. Щенка звали Бром.
Наверное, Бром утащил, сказал я..
Тут я нисколько не погрешил против истины. Бром действительно обожал возиться со старой обувью.