Люськина внешность вызывала полное затмение разума у мужчин, прямо как затмение луны: только что ум был, и вот он на глазах исчезает, и яростную зависть у лучшей, но такой вредной половины человечества. Ее пышная, зрелая фигура с округлыми там, где надо, формами, длинная русая коса толщиной в руку, длиной до этой самой, и ясные широко открытые серые глаза манили к себе не только ровесников, но и слишком старых, уже отслуживших в армии парней и даже мужчин.
Я же по сравнению с ней была совсем еще ребенком: рост чуть больше полутора метров, вес бараний: сорок восемь килограммов в чешках. Прелестные выпуклости только слегка наметились, обещая в будущем производить достойное впечатление, и признаюсь, не обманули ожиданий. Черные густые волосы вились жесткой проволокой, приводя в отчаяние мою мать при попытках придать им хоть какую-то видимость упорядоченности. И только яркие голубые глаза не вызывали у меня комплекса неполноценности. Смуглая кожа, легко принимающая загар, прекрасно оттеняла сапфировые переливы радужки.
Как же мы любили проводить каникулы у бабушки, весь учебный год ждали этого с таким нетерпением! В небольшом поселке все всех знали, были или родней, или одноклассниками, или друзьями. Дети всегда оказывались под присмотром соседей или родственников.
Наши деревенские друзья и подружки днем обычно были заняты помощью родителям по хозяйству. А мы, приезжие, собирались дружной ватагой и ходили в редкий соседний лес за ароматной спелой земляникой и толстыми мясистыми грибами с огромными, кокетливо загнутыми шляпками.
Когда позволяла погода, плескались в мелкой речушке или в широком песчаном карьере, который отлично прогревался скупым северным солнцем, ныряя до одурения, окуная друг друга в мутную воду, и громко декламируя: «Бабка сеяла горох!» перед тем, как нырнуть в его прохладную глубину.
Счастливые обладатели велосипедов носились, отчаянно трезвоня, на престарелых агрегатах с растянувшимися цепями, сбитыми педалями и многократно заклеенными шинами по извилистым, поросшим травою тропинкам, подскакивая на кочках и с болезненным «ой!» приземляясь на жесткое седло.
Короткими летними ночами мы совершали набеги на ближайшее гороховое поле, охранявшееся вечно пьяненьким дедом Иваном, который привычно дремал в стожке сена на краю доверенного ему участка, положив под бок макет ружья, сделанный собственноручно для устрашения детворы, завернувшись в драную телогрейку, представлявшую собой совхозную собственность и придававшую ему статус охранника.
В июле поспевала малина в лесу, и мы объедались крупной сладкой ягодой. За ней, вдоль мелкого извилистого ручья с крутыми берегами, ежевика, чьи длинные плети, усыпанные крупными черными ягодами, свисали к самой воде. Добраться до кустов можно было только вплавь, и мы частенько украдкой брали старое бабушкино корыто и спускали его на воду, воображая, что плывем на корабле за сокровищами. Полные литровые кружки сокровищ мы щедро пересыпали сахарным песком, и долго еще потом не могли отмыть руки и губы от темного ежевичного сока. Бабушка бранила нас за корыто, опасаясь, что мы, перевернувшись, утонем в мелком ручье. Но смягчалась, когда замечала, что мы поделили добычу на всех, выделив ей самую большую долю. Она толкла ягоды с сахарным песком и ела их, запивая крутым кипятком.
19 августа, на Яблочный Спас, мы отправлялись в недалекую заброшенную деревню, где росло много старых корявых яблонь разных сортов. Самые любимые со сладкими прозрачными плодами, с просвечивающими сквозь тонкую шкурку темными семенами, названия которых никто не помнил. Набирали, сколько могли унести: и мелкий кисловатый Белый налив, и полосатую Грушовку с особым, узнаваемым привкусом. Чуть позже поспевало Коричное, или Коричневое, как у нас называли.
Когда мы вываливали их из-за пазухи на одеяло в чулане, воздух наполнялся густым сладким ароматом. По двадцать раз на дню мы забегали в чулан и ели эти яблоки, тщательно выбирая поспевшие, легкомысленно обтирая их о платье, и откусывая сразу половину. Никогда больше не приходилось мне с таким наслаждением есть фрукты, даже самые сладкие и крупные.
Этим летом поселковый клуб, в котором вечерами, после последней дойки, демонстрировали фильмы, а потом устраивали танцы, закрылся на ремонт, и делать по вечерам стало совершенно нечего: ни окунуться в яркую атмосферу, наполненную страстями, песнями и танцами, двухсерийного индийского фильма, ни потанцевать, строя глазки мальчишкам и напропалую флиртуя. А уж лузгать семечки в темноте и подавно неинтересно.