Ринат стоял на твердой земле без сандалий они остались там, где он только что лежал, и дрожал, несмотря на жару, а с его правого бока, ноги и руки свисали черные битумные лохмотья и сосульки. Он был так нелеп и смешон в этом виде, что я не выдержал и захихикал. Засмеялись и женщины но это, скорее, был смех облегчения, и пошли в свой амбар работать.
Ну, татарчата, бегите домой! деланно строго сказала задержавшаяся около нас наша соседка тетя Поля (она тоже работала на складе). Обрадуйте мамку. А я сейчас попрошу управляющего, чтобы вам подвезли солярку.
Зачем? удивился я.
А как Ринатку-то отмоете? Только соляркой, сказала все знающая тетя Поля. Керосином оно бы лучше. Да нет его теперь, керосину-то, электричество у всех. Так что и солярка пойдет.
Ну, пошли домой, взял я за чистую руку брата, в уме прикидывая, достанется мне за него от матери или нет.
Не пойду! вдруг уперся Ринат. Воробышек там остался.
А ведь верно, про воробышка-то я и забыл. Он молча сидел в скомканной битумной западне уже как-то боком, с полузакрытыми глазками и широко распахнутым клювом. Оказывается, бедолажка прилип к битуму уже и концом одного из крыльев.
Идите, идите отсюда, он уже не жилец! прикрикнула на нас тетя Поля. Лучше бы она этого не говорила. Ринат заголосил так, что тетя Поля уронила лопату, а мне заложило уши.
Спасите воробышка! в истерике кричал братишка, а из глаз его ручьем текли слезы. Вытащите его, а то я снова туда лягу!
Ты посмотри на этого жалельщика! всплеснула руками тетя Поля. Сам чуть живой, а за пичужку переживает! Ну ладно, попробую.
Так как битумная лужа уже была скатана с одного конца, до птахи уже можно было дотянуться. Тетя Поля наклонилась над встрепенувшимся и слабо защебетавшим воробышком, осторожно выковыряла его из битума при помощи щепки и протянула его мне:
Нате вам вашу птицу!
Я завернул обессиленного и перепачканного воробышка в сорванный под забором лист лопуха, и мы пошли домой. Не буду рассказывать, как нас встретила мама. А впрочем, почему бы и не рассказать? Она нас встретила, как и полагается в таких случаях: и плакала, и смеялась, и шлепала нас (чаще, конечно меня), и целовала (а это уже чаще Рината).
Потом она поставила братишку в цинковое корыто и стала оттирать его, хныкающего, жесткой мочалкой, смоченной в солярке. И солярка стекала по нему на дно корыта уже темная от растворенного битума, а Ринат с каждой минутой становился все чище и чище. А на подоконнике, в картонной коробочке с блюдцем с водой и покрошенным хлебом, дремал чисто отмытый сначала в керосине (для него все же нашли чуть-чуть), потом в теплой воде воробышек. Ринат не соглашался на солярочную процедуру до тех пор, пока мама первым не привела в порядок спасенного воробья.
Срочно вызванный с работы папа растапливал баньку. Он носил туда ведрами воду, подносил из поленницы дрова, при этом что-то бормоча себе под нос и удивленно покачивая головой мама ему все рассказала.
Через пару дней наш воробышек совсем ожил и был выпушен на волю.
Во двор его вынес, осторожно держа в горсти, Ринат. Он поцеловал птичку в светло-коричневую головку и разжал ладонь. Воробышек взмахнул крылышками, взлетел на верхушку клена в палисаднике, и громко зачирикал оттуда. Может быть, он благодарил нас на своем воробьином языке за его спасение?
Довольные, мы побежали с братом купаться на заросшее вдоль берегов зеленым камышом любимое озеро. Там уже с утра самозабвенно плескались в теплой парной воде наши друзья, и их счастливые визг, крики и смех разносились очень далеко окрест. А впереди у нас было еще много таких безмятежных дней и всевозможных приключений
Будильник
Кешка вечером сидел у себя в комнате и рисовал. И тут зазвонил телефон.
Кешка взял трубку и важно сказал:
Ал-лё! Вас слушают!
Кешка! закричала трубка Вовкиным голосом. У тебя есть будильник?
Ну есть, сказал Кешка.
А работает?
Ну, сказал Кешка.
А у нас сломался, сообщил Вовка.
Ну и что? зевнул Кешка.
А я на рыбалку собрался, уточнил Вовка. Пошли со мной, а?
Иди сам, великодушно разрешил ему Кешка. Я лучше посплю.
Ну ладно, не хочешь идти со мной, тогда позвони мне в шесть утра.