А клиент к тому же накатал «телегу», где было заявлено, что никого он не щипал, а только «хотел снять с задницы официантки таракана, которыми кишмя кишит этот ресторан». Самое неприятное, что насчет тараканов чистая правда. И что теперь делать?
Поэтому в кабинете директора ресторана шла унылая беседа. Директор стоял около плачущей официантки и тоскливо покачивал головой.
Ты что, Красная Шапочка, а? Потерпеть не можешь?
Никакая я не Красная Шапочка. Но он же больно ущипнул, гад такой. Поэтому я и врезала
Что делать будем?
Не знаю, Ратмакуил Алабетисович
Ну, иди. Я подумаю.
Официантка встала, оправила передник и повернулась к двери. И директор лениво, по привычке ущипнул ее за многострадальную задницу. Она обернулась, и директор, видимо вспомнив, что сотворила его подопечная в почти аналогичной ситуации, отскочил от нее метра на два, как настоящий джигит.
Да вы то что, Ратмакуил Алабетисович?.. ласково спросила девушка.
Фу ты совсем очумел Боюсь теперь, Красная Шапочка.
Официантка вытерла слезы и, успокоенная, выскользнула из директорского кабинета.
О днях работы в Театральном училиЩе им. Щукина («Щукинка»)
Рис. Л. Кацнельсона
После Олимпийских игр 1980 года в Москве меня из ресторана «Баку» выгнали, ибо по закону Азербайджанской ССР работать плотником, имея высшее образование, нельзя. И однажды я пошел по объявлению устраиваться плотником в Театральное училище им. Щукина, в театральном обиходе «Щукинку».
Уверенный в безнадежности своего предприятия, я, назло всему, надел свои лучшие одежды, чисто выбрился и выглядел оттого столь чуждым славному плотничьему клану, что проректор по хозяйственной части, молодой самоуверенный коммунист, увидев меня, расхохотался:
Вы?! Плотником?! Ну, что ж, я подумаю. Посоветуюсь. Подожди прошу прошения, подождите меня в коридоре. И забрав мою трудовую книжку, исчез в своём кабинете.
И я отправился гулять по коридору театрального училища.
Как раз в этот момент началась перемена, и мне показалось, что я попал не в коридор, а оказался в середине феерического, радостного спектакля, исполняемым юными дарованиями. Фигуры, лица, позы, жесты и одежды студентов были так молоды, так красивы, элегантны, разнообразны и раскованы, что у меня простотаки заныло сердце от желания работать в этом храме богемы. И всё, составляющее сей храм, двигалось, гудело, смеялось, хохотало, кричало, целовалось, и я не мог оторвать глаз от этой вакханалии молодости и красоты. А в самом конце перемены ко мне подошёл красивый юноша и уставившись на меня круглыми, изумлёнными глазами, спросил:
Понимаете, мучаюсь с кроссвордом. Может вы знаете: столица социалистического государства, шесть букв, первая буква «м», третья букв «с», оканчивается на букву «а». Не знаете?
Совершенно обалдевший, не чуя подвоха, отвечаю:
Может быть Москва?
Я тоже так подумал, но почему тогда «социалистического», а?
И вежливо попрощавшись со мной, исчез
Перемена, к моему огорчению, скоро кончилась, дверь проректорского кабинета распахнулась, вышел «сам» и, весело улыбаясь, заявил:
Мне сказали, что плотником вас взять можно.
До сих пор слова эти переполняют меня гордостью. Так и вижу седого генерала, рубанувшего воздух своей трудовой с 1937 года ладонью и бросившего в черную телефонную трубку моему проректору:
Ладно! Бери его! Но следи! Если что помогу. Проверь только, не вооружен ли
***Любимейший профессор училища, блистательный Владимир Георгиевич Шлезингер.
Величественно спускается с лестницы. Как всегда, элегантный, чисто выбритый, пахнущий отличным одеколоном, в неизменной черной водолазке, в строгом, отлично сшитом тёмно-сером костюме. Одна рука в кармане брюк, другая, белая, холеная, аристократичная, картинно свисает вдоль тела. С ящиком инструментов поднимаюсь ему навстречу.
Нависая надо мной:
Эээ, любезный вы новый плотник, не так ли? У меня чтото не очень получается с замком в четырнадцатой аудитории.
И, продолжая шествие вниз, уже за моей спиной, не оборачивая головы:
Я был бы очень вам признателен очень очень
Немедленно привожу замок в порядок. На следующий день, на той же лестнице, при том же взаимном расположении тел: