— Вот и меня это поразило, — угрюмо проговорил англичанин и перечитал письмо, желая убедиться, что все правильно понял. Оказалось, что правильно. — Очень странно. И это меня пугает. — Он откинулся на стуле, как бы защищаясь, скрестил на груди руки и, тоже нахмурившись, продолжал: — Тебе бы надо поговорить с ее коллегами. Выяснить, чем она занималась. Может, они сумеют помочь. С ними вообще кто-нибудь разговаривал?
— Конечно. Здешние карабинеры не полные идиоты. То есть я хочу сказать — не совсем. Но они главным образом проверяли алиби. Шесть членов комитета. Один труп. И пять достаточно основательных алиби.
— М-м-м… Я далек от того, чтобы учить тебя, как делать свое дело, но мне кажется, было бы полезно потолковать с этими людьми. Хотя бы ради меня.
— Я собираюсь с ними поговорить. Хотя и не ради тебя. Но у меня не много времени и следует проявлять осторожность — меня послали в качестве художественной декорации, а не для того, чтобы что-то предпринимать.
— Ты самая художественная из декораций, — неуклюже польстил ей Аргайл. — Только я не могу себе представить, чтобы ты ничего не предпринимала. Слушай, а мне нельзя пойти с тобой? — Он изо всех сил старался произвести впечатление обаятельного человека и к тому же такого, который будет присутствовать в комнате для допросов, но его не станут замечать.
— Исключено. Бредовая мысль. Отношения с Боволо и без того натянуты, а так он совсем сбесится. Кроме того, это совершенно не твое дело.
Вечерело. Флавия устала и сделалась раздражительной. У нее складывалось ощущение, что на это дело ей потребуется больше времени, чем она предполагала. И подсознательно она злилась на Аргайла за то, что он привязался со своей чертовой картиной. Хотя вина, конечно, не его и совсем нечестно так на него кидаться. Ей срочно требовалось выспаться. Поэтому она попросила счет, расплатилась и проворно потащила Аргайла к выходу — на свежий вечерний воздух.
Флавия стояла у ресторана и, засунув руки в карманы, любовалась видом и прикидывала, какой из многочисленных узких переулков приведет ее обратно к отелю. Она обладала хорошим чувством направления и всегда удивлялась, когда это чувство ее подводило. Но в Венеции ее топографическое чутье моментально пропадало. Аргайл стоял рядом и, как обычно, когда что-то обдумывал, переминался с ноги на ногу.
— Пора, — наконец произнес он. — Пойду-ка я к себе в гостиницу, пока ты не захотела, чтобы я тебя проводил в твою.
Флавия вздохнула и улыбнулась:
— Я туда ни в жизнь не доберусь, — но тут же поправилась: — Ладно, все в порядке. Как-нибудь доковыляю. Заскакивай утром, я тебя просвещу. — И оставила слегка расстроенного Аргайла, который еще долго бродил кругами, пока случайно не вышел к гостинице.
ГЛАВА 4
На следующее утро Аргайл сидел в кресле в спальне Флавии и читал газету. Он прекрасно сознавал, что вчерашняя резкость Флавии бесследно исчезнет после восьми часов забытья, и пришел к завтраку, чтобы напомнить ей о его полотне. Он продолжал о нем думать и все еще тревожился.
Джонатан не слишком торопился заняться собственным делом. Да и не было у него в этот момент никакого дела. Решил поиграть в игру «кто кого переждет», объяснил Аргайл, стараясь напустить на себя лукавый вид многоопытного профессионала. Если они с ним, как с идиотом, то и он с ними так. Это лучший ответ.
— Я хочу эти картины, — продолжал он. — Но с ними возникли трудности. Мой дорогой, любимый работодатель не простит, если я впутаю его в очередной небольшой скандальчик, — глубокомысленно заключил Аргайл, допивая кофе.
В этом он нисколько не заблуждался.