«Об этом, — сообщалось далее, — в „Санкт-Петербургских ведомостях“ сделано объявление, и если в течение недели тело не будет кем-либо опознано или затребовано Вами по делу об исчезновении какого-либо известного Вам лица, оно поступит в анатомический театр указанной академии, как то предусмотрено параграфом…»
Иван Дмитриевич прочел приметы покойника, и хотя предчувствие уже было, все-таки вздрогнул, дойдя до последней: «Одет в больничного образца халат, на левой стороне груди тесьмой нашит номер 24».
Этот номер он видел на дверях комнаты Губина в Обуховской больнице и на стоявшей там параше без крышки. Удвоенная дюжина, час полуночи. В числе примет не указывалась, правда, шишка на переносице, но это можно было объяснить тем, что «по заключению прозектора, тело находилось в воде не менее пяти-шести суток, вследствие чего имеет сильные признаки разложения».
«На шее обнаружен обрывок веревки, — читал Иван Дмитриевич, — свидетельствующий, что труп спустили в Неву с привязанным к нему камнем или каким-то другим грузом, который затем…»
— Посылай за доктором Фохтом, — велел он Константинову. — Скажешь, что я просил его поехать туда сейчас же. Понял? Сейчас же! Если они там не извлекли пулю из этого утопленника, пусть вынет и завтра поутру предъявит.
Глава 3
От Конго до Урги
15
К вечеру Гайпель обошел с десяток оружейных лавок и мастерских, всюду показывая свой револьвер и спрашивая, не заказывал ли кто-нибудь патронов такого калибра с серебряными пулями. Ответ был везде одинаков, но он не отчаивался, пока в одном месте ему не дали рекламную афишку с адресами всех других таких мест. Реестр был удручающе длинен, создавалось впечатление, что жители Петербурга добывают себе пропитание исключительно охотой, а на досуге вызывают друг друга к барьеру или лупят по мишеням. Энтузиазм пропал, Гайпель зашел в трактир, сел и в ожидании полового развернул забытый кем-то на столе сегодняшний выпуск «Голоса». В глаза бросился заголовок на первой полосе: «Палач в черной маске приходит за своей жертвой».
Конец статьи он дочитывал уже на ходу, на улице, направляясь к ближайшей книжной лавке. «Хорошо, — сказал Каменский этому Зильберфарбу, — я вам пришлю мою последнюю книжку, из которой вы многое поймете…»
Лавка была через два дома и еще открыта. В ответ на просьбу показать последнюю книгу Каменского приказчик протянул тощую брошюру под названием «Секрет афинской камеи».
— Я просил Каменского, — сказал Гайпель, — а вы даете какого-то Н. Доброго.
— Это его псевдоним, — объяснил приказчик.
— Откуда вы знаете?
— Я с ним лично знаком. Раньше он с приятелями в соседнем трактире сиживал, а после, пьяный, всегда ко мне заходил. Интересовался, читает ли народ его книжки.
— У вас есть его книга «На распутье»?
— Таких не держим, — ответил приказчик надменно, словно сам вопрос был для него оскорбителен.
Гайпель купил «Секрет афинской камеи», вернулся в трактир, сел за столик и, заказав рюмку водки, стал читать.
В Петербурге убит профессор Лукасевич, этнограф с мировым именем, два года проживший среди племен дельты Конго. Его ассистент, молодой ученый Роговский, утром приезжает к нему домой и видит, что дверь квартиры не заперта. Он спешит в профессорский кабинет. О ужас! Лукасевич лежит в луже крови.
Тем временем Путилов мирно завтракает с женой и сыном. Этот воскресный день он собирался посвятить семье. Сын притащил в столовую медные проволочки, заклепки, шарики разной величины. После завтрака отец обещал ему смастерить модель Солнечной системы, жена заказала на вечер билеты в оперу, но тут полицейский курьер звонит в дверь. Оценив ситуацию, сын с присущим ему артистизмом симулирует рези в животе. Путилов напуган, но жена, разрываясь между чувством и долгом, выбирает, как всегда, последнее. Она говорит: езжай, милый, он притворяется.